Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Среди членов зондеркоманды и штрафного отряда мальчики находили личных покровителей. Для Бэкона таким человеком стал Кальмин Фурман, 24-летний поляк, в обязанности которого входило сопровождать тех, кого должны были расстрелять в отдельном маленьком помещении для казней в здании крематория. Одного из членов зондеркоманды Иегуда знал по Терезиенштадту, со всеми остальными его познакомил Фурман. Возможно, иногда дружеские отношения между мальчиками и их защитниками приобретали сексуальный характер, но почти наверняка самым важным для них была именно эмоциональная близость с могущественными и ужасающими людьми, от которых в буквальном смысле зависело их спасение или гибель. В Терезиенштадте Иегуду взяли в интернат для чешских мальчиков только благодаря вмешательству председателя Совета Якуба Эдельштейна, чей единственный сын Арье был одним из близких друзей Иегуды. Новый защитник Иегуды Кальмин Фурман рассказал ему, что его друга детства Арье Эдельштейна расстреляли бок о бок с родителями [60].

Когда Иегуда Бэкон в 1959 г. впервые беседовал с израильским интервьюером, в какой-то момент его собеседник выразил нежелание слушать эту часть его истории, и вместе они удалили соответствующие строки из стенограммы. «Мужчины из зондеркоманды, – рассказывал Бэкон, —

часто приносили нам, детям, предметы нижнего белья и рассказывали, что всякий раз, когда приходил транспорт, с самой красивой женщиной они поступали особо, а именно: до последнего момента удерживали ее в задних рядах, потом выводили самой последней, и последней вели в газовую камеру. Затем они также последней и с некоторым благоговением бросали ее в печь – тоже отдельно, не вместе с остальными [61].

Действительно ли мужчины так поступали, неизвестно, но подростки неизменно внимательно слушали по ночам их истории в общих бараках, а днем ходили по лагерю и продавали женщинам бюстгальтеры и косметику – необходимое средство, чтобы придать себе более здоровый вид, во время отбора отличающий «пригодных» от «непригодных». Неясно, как воспринимал услышанное Иегуда Бэкон, но, судя по тому, что его первая попытка поделиться с кем-то этой историей одновременно стала последней, ему было крайне нелегко говорить об этом. В дальнейшем у Бэкона еще несколько раз брали интервью, но он больше не возвращался к этой обескураживающей и двусмысленной истории, благодаря которой он узнал, какое значение женская красота имела для мужчин из зондеркоманды. Возможно, его оттолкнула реакция первого интервьюера. Однако он продолжал утверждать, что в то время лагерь смерти казался ему и его друзьям вполне «нормальным» местом, и он воспринимал его как естественную часть собственного отрочества. В этом признании скрывалось ужасное осознание: у него не было никакого долагерного «я», которое он мог бы заново открыть для себя после освобождения. «Не следует забывать, – объяснял он позднее интервьюеру, – что для подростков это был единственный опыт, полученный в крайне впечатлительном возрасте, когда ты впитываешь все вокруг с почти ненасытным любопытством. Мы все считали происходящее нормальным, даже почти романтическим – в том числе и буквальные проявления жестокости». Иегуда Бэкон вырос в Биркенау, и именно это отличало его и других мальчиков от могущественных и устрашающих мужчин, которые их защищали [62].