Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Когда в гетто перестали подавать милостыню, еврейские дети начали пробираться за стену, чтобы попрошайничать на улицах «арийского» города. Тысячи таких детей, дрожащих от слякоти и холода на мерзлых мостовых, попадались репортерам оккупационной прессы и членам подпольного Сопротивления. Поскольку в ту зиму проблема обострилась, СС приказали польским муниципальным попечительским службам разъяснить вопрос детского попрошайничества. По итогам облавы, проведенной поляками в январе 1942 г., подтвердилось, что чуть больше половины задержанных на улицах детей (49 из 96) были евреями. Их вымыли, накормили и отправили обратно в гетто. Польских детей допросили и подвергли медицинскому осмотру. Их было 36, и у всех, кроме одного, в семье не оказалось взрослого мужчины-кормильца. Безработица, гибель на войне, депортация в Германию, инвалидность и концлагеря сделали свое дело. У многих из этих детей наблюдался серьезный дефицит веса. Они страдали чесоткой, грибковыми заболеваниями кожи и кариесом, у всех были признаки туберкулеза. Никто из них не посещал школу. Но когда их задерживали, их больше всего беспокоило, как теперь будут питаться их близкие. Они стали главными кормильцами семьи и должны были обеспечивать еще более слабых и больных братьев и сестер. Немецкие власти в Варшаве приняли к сведению подготовленный поляками отчет и тихо замяли тему детского попрошайничества [63].

Важнейшим связующим звеном между постепенно отдаляющимися, все более враждебными друг к другу еврейскими и нееврейскими кругами стали контрабандисты. Поскольку все участники контрабандных операций сильно рисковали, их деятельность требовала определенной степени доверия, и нередко тайные сообщества поляков, согласных прятать евреев на «арийской» стороне Варшавы, возникали именно благодаря связям детей-контрабандистов. Свертки с продуктами перебрасывали через стены гетто, тайком проносили за ворота (часто при попустительстве охранников), выкидывали из трамваев и прятали, забросав сверху сеном, в телегах возвращавшихся в гетто мусорщиков, выгружавших отходы за пределами гетто на улице Вольской. Контролируемая немцами газета Nowy Kurier Warszawski высмеивала поляков, которые таким образом помогали евреям, называя их шабесгоями, слугами евреев. Но вместе с тем это был хороший бизнес. Отец Янины Пладек, работавший в местной немецкой администрации, возил в Лодзинское гетто продукты с семейной фермы в Юдровицах. Она видела, что отец страшно нервничает и потеет каждый раз, когда ему приходится проходить досмотр, в результате которого он сам мог оказаться в концлагере, но он объяснил Янине, что евреям нужна еда. Вдобавок продажа продуктов в гетто приносила больше денег, чем в любых других местах [64].

Контрабандные операции Варшавского гетто опирались в первую очередь на детей. Галина Грабовска, жившая на «арийской» стороне, сохранила письма, которые присылала из Варшавского гетто ее подруга Ванда Любельска. В последнем письме Ванда рассказывала, как дети возвращаются в гетто через склад, где она работала. «Если бы ты только видела эту сцену, – писала она своей польской подруге. – Маленькие дети с зашитыми под одеждой мешочками картошки и лука пробегают между машинами и проскакивают под ногами у полицейских». Каждый день кто-то из детей погибал, застреленный при попытке выбраться из гетто или вернуться в него, и Ванда с беспокойством замечала, что эти потери уже не расстраивают ее так, как полгода назад. Мириам Ваттенберг (которой было уже семнадцать лет) тоже видела детей-контрабандистов. Она обратила внимание на то, что дети постарше наблюдают за обстановкой и подают младшим сигналы, когда можно безопасно вернуться назад. Маленькие дети, с риском для жизни выбирающиеся из гетто, по ее словам, напоминали «маленькие скелеты, обтянутые бархатистой желтой кожей» [65].

Ключевую роль в сношениях между «арийской» и еврейской Варшавой играли дежурившие у ворот немецкие охранники, среди которых было немало семейных мужчин средних лет из 304-го полицейского батальона. У каждого входа в гетто всегда стояло трое полицейских: немец, еврей и поляк. Пытаясь определить, насколько враждебно настроены немцы, еврейские полицейские могли подойти ближе и попытаться начать разговор. Если немец, одолеваемый скукой и холодом центральноевропейской зимы, соглашался поддержать беседу, дальше следовало (как советовал один еврей – бывший полицейский) попытаться наладить элементарный человеческий контакт, например, заговорить о доме и семье. Словоохотливый немец, скорее всего, мог согласиться поучаствовать в незаконной торговле и сделать вид, что не замечает пробирающихся туда и обратно людей. Но большинство немцев, как показывали наблюдения Мириам Ваттенберг, гораздо охотнее открывали огонь, предоставляя затем своим коллегам-евреям «подбирать истекающих кровью жертв, упавших, словно раненые птицы, и грузить их на проезжающего рикшу» (так в гетто называли ручные тележки) [66].