Свидетели живут недолго

Она стала рассказывать доктору, что есть муж, и сын Алька четырех лет, и мама в Новгороде, а он в это время смотрел на приборы, считал пульс, пока сестра делала укол, а потом еще один из маленькой ампулы, которую принесли откуда-то сверху, из сейфа. Слабеющим языком Лена перечисляла доктору родственников в Новгороде и до самого конца не поняла, что умирает.

Заведующий реанимационным отделением вышел в коридор, где на скамейке сидели очень похожие друг на друга высокие, рослые парень и тетка.

– Ну что, доктор?

Он коротко ответил:

– Не спасли.

Парень обхватил голову руками с глухим стоном. Женщина поднялась во весь рост, заговорила было зычно, как всегда:

– Да что же это, да вы же ее уморили, – но врач так посмотрел на нее, что она прикусила язык на полуслове.

Доктор зашел в ординаторскую, поискал сигареты. Молоденькая ординаторша вбежала следом.

– Юрий Михайлович, как же так, да отчего же она умерла?

Врач вдруг стукнул кулаком по столу, так что треснуло стекло, и заорал:

– Да черт ее знает! Сам ничего не понимаю!

Павел Никандров закрыл дверь за последним родственником. Наконец-то этот ужасный день закончился, поминки прошли. Мать с двумя тетками гремела посудой на кухне. Специально не отпустила их, не хочет разговора. А ему, Павлу, и нечего ей сказать. Как только сообщили им о смерти отца, мать сразу же развила бешеную деятельность, устроила пышные похороны, только зачем это все? Павел зашел в комнату к сестре. Там было темно.

– Маринка, ты спишь?

– Какое там! – Маринка подняла голову.

Он присел рядом, прикоснулся к мокрой подушке, погладил ее по щеке.

– Ну хватит уже, заболеешь, если будешь столько плакать.

Она обняла его, уткнулась в плечо.

– Ох, Паша, какие же мы сволочи! Как же мы могли его до этого довести!

– Но не мы же его из дому выгоняли, это он с матерью поссорился.

– Теперь легче всего на нее все свалить. Ты вообще здесь не живешь, я не вмешивалась, вот и получили. Подарок мне ко дню рождения. А знаешь, он мне звонил ведь незадолго, за два дня до этого!

– Ну и о чем говорил?

– Да так, спрашивал, как живу и что хочу получить в подарок ко дню рождения. А я говорю, ничего не надо, все у меня есть, а духи французские «Пуазон» он ведь не потянет? А он говорит, отчего же, попробую, «Пуазон» так «Пуазон». Ой, Паша, неужели он из-за этого? А мать в милиции сказала, что он всегда был со странностями. Это же неправда, верно, он не сумасшедший?

– Ну ладно, ты успокойся, себя не вини, на тебя уж он, во всяком случае, не обижался.

Но Маринка, не слушая его, опять уткнулась в подушку и заревела.

Утром Надежда открыла дверь сектора, и в ноздри ей бросился запах дыма. Молодые сотрудницы, собравшись кучкой, курили у раскрытого окна.

– Вы что это, девчонки, прямо в комнате? До курилки не дойти? – строго спросила Надежда.

К ней подбежала заплаканная лаборантка Светка.

– Ой, Надежда Николаевна, Лена Трофимова умерла, сейчас только муж звонил.

– Как умерла? Ее же вчера из больницы выписали, все в порядке было!

– А вечером ей опять плохо стало, увезли в реанимацию, а там она сразу и умерла. – Светка заревела снова.

– Да отчего же? – Надежда растерялась.

– Да никто не знает. Давление падало и падало. И никакие лекарства не помогали. Когда в больницу увозили, шестьдесят на сорок давление было.

– Ничего себе! Ой, девочки, дайте-ка и мне сигаретку!

Пришел Валя Голубев, потянул носом, но его сразу огорошили новостью. Валя ругнулся матом, не стесняясь женщин, в последнее время от служебных неприятностей манеры его резко ухудшились. Пообсуждали, поохали, опять заходили соседи и знакомые, и опять похоронная карусель закружилась по новой.

* * *

Леонид Петрович Синицкий вышел из машины, запер двери, включил сигнализацию и не спеша направился к проходной. У проходной его окликнули, он обернулся и увидел, что его торопится догнать Сущенко. Тревожное чувство шевельнулось у него где-то внизу живота, но Синицкий не придал этому значения.