Свидетельница Гора

Я по-прежнему не знала, можно ли мне пользоваться руками во время еды. Эти сведения не были включены в мой «инструктаж», который мне устроили на следующее утро после первой ночи проведенной в этой камере. Фактически тот инструктаж состоял только в оглашении списка общих правил нахождения в этой горной тюрьме. На второй день, лежа ничком на полу с широко расставленными руками и ногами, головой к дальней стене камеры, я спросила разрешения говорить. Было очень много чего, что мне хотелось бы знать, и не только такие мелочи, как могу ли я использовать руки для еды, но то, где я оказалась и не только это.

— Я могу говорить? — поинтересовалась я.

— Нет, — отрезала женщина.

Так что я обязана была соблюдать тишину. Сказанное мне «Нет», было однозначным. Та, которая говорила в тот момент, насколько я понимала, действительно имела надо мной серьезную власть. Я обязана была повиноваться ей точно так же, как если бы она была мужчиной. За ее спиной, как нетрудно догадаться, стояла власть мужчин.

Как Вы уже, несомненно, к настоящему времени догадались, от таких женщин, как я, обычно ожидается, что они будут спрашивать разрешение прежде, чем заговорить, и, как нетрудно догадаться, никто не гарантирует, что такое разрешение обязательно будет получено. А раз оно не получено, то, конечно, следует помалкивать.

Такое простое решение, конечно, очень удобно для владельца, и, кроме того, является одним их множества способов, которые столь ясно помогают нам держать в памяти наш статус.

С того момента, как я очнулась в этой камере миновало уже пять дней.

За прошедшее время я неоднократно видела, как то одна, то сразу несколько гигантских птиц, прилетали, или улетали из долины, раскинувшейся между той горой, в которой была вырублена моя камера и горами вдалеке. Порой птицы проносились на огромной скорости, направляясь влево, а иногда гиганты били по воздуху с неторопливой ленцой. Несколько раз долину покидали целые отряды. Дважды услышав бой барабанов, и подбежав к решетке, я видела, как мимо моей камеры пролетал строй из двух десятков таких крылатых монстров, бивших крыльями в такт ритму отбиваемому барабанщиком. А один раз, крупное формирование, состоявшее, возможно, не меньше чем из двухсот таких птиц, устроило в небе настоящие маневры. Иногда всадники бросали своих птиц в резкие головокружительные развороты, плавные подъемы и крутые пике, иногда отдельные птицы врывались в меньшие группы, чтобы затем присоединиться к их строю. В полете всадники обменивались пронзительным свистом. А в конце этого захватывающего дух представления, все птицы выстроились в ровные колонны и под величественный, почти церемониальный рев труб направились к местам базирования. Это было похоже на парад устроенный в небе. Иногда я видела, что под улетающими и прилетающими птицами висели корзины, когда открытые, а когда закрытые. Я была уверена, что меня сюда доставили именно таким способом. И, конечно, я не могла не задаться вопросом, не были ли грузом тех контейнеров другие, такие же, как и я. Как-то раз я наблюдала и более печальную картину. Десяток птиц возвратились в раздробленном строю. Было заметно, что некоторые из них летели с трудом, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться в воздухе. Кое-кто из всадников практически лежали в своих седлах. На других были заметны бинты, мужчины явно были тяжело изранены. Но некоторые были привязаны, чтобы держаться в седле вертикально, по-видимому, из гордости не желая склониться перед усталостью и ранами. Часть птиц несла по два всадника. У некоторых мужчин недоставало оружия и щитов, многие были без шлемов. Я разглядела их длинные развевающиеся на ветру волосы.