Свияжск

АКСЕНОВ. Да просто как-то уже и невозможно. И теперь невольно даже засоряешь свою речь, потому что один язык находит на другой, одни понятия — на другие… Сейчас я жалею, что так поздно начал изучать французский язык. Стараюсь каждый день хотя бы по десяти минут слушать французскую речь на магнитофоне. Я знаю: французский мне нужен. Здесь у меня сильнее проявилось ощущение причастности к человечеству. Я здесь почувствовал себя членом человечества. Почувствовал себя ближе к черным или к желтым. Китайцев я научился уважать именно в Америке. И не только потому, что они вкусно готовят. А потому, что они живут рядом. Они замечательно трудятся, работают. И черных я теперь ощущаю не просто стереотипно, как каких-то там угнетенных, а по-разному и по-человечески. Это вот ощущение Америки как этноса расширило мои представления, расширило мой мир. Это не значит, что ты отрываешься от своей родины. Хотя я и довольно сильно оторвался от сегодняшнего дня России, но ничуть не оторвался от ее культуры, даже стал ближе к ней.

НАТАША. Скажите, считаете ли вы, что сейчас хорошо знаете Америку? Ведь многие писатели, художники живут здесь в своеобразном гетто. Я имею в виду не только эмигрантскую среду, а общение, скажем, исключительно с университетской профессурой славянских кафедр, со студентами русских кафедр и вообще — общение исключительно с академическим миром. Это же совсем особая публика. Тончайшая прослойка, которая, мягко говоря, не заметна в американской общественной, культурной или коммерческой жизни. Профессора и студенты русских отделений — это какие-то нетипичные чудаки, которые прочли когда-то в школе Достоевского или встретили на своем юном жизненном пути русского (русскую), влюбились в Россию. Другие стали заниматься русским языком потому, что это было модно, соответствовало конъюнктуре дня. Словом, университетский мир — это так или иначе мир рафинированный, к реалиям американской жизни имеющий весьма отдаленное отношение…

АКСЕНОВ. Я не могу сказать, что знаю очень хорошо все пласты американской жизни. Это невозможно. Самые близкие мне американские слои — это, конечно, именно академическая среда. Не литературная. Я даже не знаю, существует ли здесь такое явление, как литературная жизнь…

НАТАША. Существует, существует…

АКСЕНОВ. Во всяком случае я в ней корней не пустил, якоря не бросил. Самый мой основательный якорь на американской земле — это академическая жизнь. Это не значит, конечно, что я там общаюсь только с русистами. Я сейчас вхожу в специальную группу профессоров нашего университета, созданную для возрождения истинного значения университетского образования. В ней пока полтора десятка человек, будет — двадцать. Представители самых разных специальностей: тут и биолог, и этнограф, и политолог, и физик, и так далее. Это — самая близкая мне среда и наиболее близкие мне люди. Что касается других сфер, я с ними, в общем-то, не соприкасаюсь.