Свингующие пары

Нам, почему-то, нравилось рассказывать Диего и Лиде эту историю постоянного противостояния, нашу семилетнюю войну, в результате которой Канада так и не отошла Британской Короне, а белые лилии остались красоваться на полотнищах Луизианы. Именно в такие моменты, – сидя все на кухне, в расслабленных позах, каждый у себя дома, – мы с Алисой чувствовали, что вселенские трагедии звучат в небесах еще и эхом комедии. И, в присутствии живых людей, значение наших бед уменьшалось на наших глазах, как стремительно уходящий в глубь моря парусник.

Нам нужна была еще одна пара, чтобы понять, что мы не сумасшедшие.

И мы получили то, в чем нуждались. Мы получили их. Диего любил сидеть на барном стуле за стойкой высотой в метр двадцать сантиметров, – у которой человек нашего роста мог встать спокойно, положив на нее руки, – и смотреть, как готовит Алиса. О, да, Алиса даже начала готовить…

Кухня наша была спокойного, умиротворяющего оттенка, – слегка салатового, – и двери шкафов и ящиков были украшены стекловидным покрытием, сквозь которое проступали силуэты тех самых лилий. Флёр дё лис. Вечерами эти цветы отражались в огромных – на всю стену – окнах, отделявших нашу кухню и соединенный с ней зал от ночного парка. Еще при строительстве дома Алиса специально оговорила со строителями, что они сделают теплый пол. Глядя на извивающиеся на цементной стяжке тонкие трубки, я почувствовал отвращение. Потом их покрыли плиткой, теплой, чуть шершавой на ощупь, а щели между ней затерли белой субстанцией, смахивающей на зубной порошок – раньше его для этих целей и применяли,подтвердил мне прораб, – и пол кухни стал выглядеть достойно.

Сидя по вечерам прямо на полу кухни, у ног Лиды, я чувствовал не только тепло, исходящее снизу, но и волну теплой благодарности Алисе. За все, что она сделала для нашего дома и для нас. Я думал, что, может быть, наш дом – несмотря на демонов, в нем поселившихся в то время, демонов, которых не сумела испугать даже ядовитая змея в стеклянном кубе, – именно то, что привлекает Диего и Лиду. У нас было уютно всегда. Даже когда мы с Алисой находились в состоянии холодной войны, и ее шпионы и не думали переползать линию фронта, чтобы разведать мои планы, а мои разочарование и тоска по Алисе не пытались перескочить стену, охраняемую автоматчиками.

…тогда я купила эту чертову змею и бросила в стеклянный…смеясь, говорила Алиса.

Стоп, стоп, а как бы вы отреагировали, если бы вам подселили в дом мамбу, черт ее дери,вяло протестовал я, сам посмеиваясь над своей трусостью.

Подай мне, пожалуйста, масло,попросила Лида, и я, не вставая с пола, потянулся к нижнему шкафу, достав оттуда – на выбор, – масло оливковое первого отжима, красное от солнца кукурузное, и почти прозрачное виноградное.

После дружных проклятий в адрес тяжести и излишней жирности масла кукурузного и горестного недоумения и сокрушения из-за отсутствия вкуса в масле виноградном, все дружно проголосовали за приевшееся оливковое и на полу осталась одна бутылка. Ее-то я и протянул наверх, – как матрос из трюма капитану по веревке в стародавние времена, – Лиде, и она приняла, благодарно коснувшись моей руки. Да, мы могли касаться друг друга – все, – и это порождало в нас чувство необъяснимого единения, и родства. Мы чувствовали себя больше, чем любовниками, или двумя парами свингеров.

Мы были общиной, боевой единицей.

Живи мы в Спарте, старейшины поставили бы нас сражаться всех вместе. Я представлял нашу кухню ущельем, занятым войсками царя Леонида, и мы и были Леонидом, мы и были ущельем, мы и были Спартой. Благодаря этим вечерам, я понял, что значит любовь, какой ее понимали эллины.

Это, знаешь ли, содомит латиноамериканский, когда ты готов любить легкую субстанцию, так называемую душу,объяснял я Диего.

Неважно, в скульптуре она, старце, юноше, или даже козе, говорил я.