СвиноБург

Я видел эту ногу, залитую кровью... Она казалось чужой... Платье, желтое платье, отяжелевшее, черное от крови...

«Ненавижу! Ненавижу!» — заревел я и, закрыв глаза, ударил себе в бок. Боли не было. Только сплошное разочарование. Инстинктивно моя рука промахнулась. Она не хотела! Тело вышло из повиновения! Я начал уговаривать его.

«Ну, давай... Еще раз... Попробуй...»

Это было смехотворно. Тело хохотало. Рука разжалась, и ножницы грохнулись в ванную.

Я повредил артерию, наверное... Стало вдруг холодно. И все равно...

И в этот момент меня шарахнули по башке.

-------------------------

-------------------------

Странно вспоминать все это...

Сколько раз я уговаривал мать... «Ну, мам, ну давай, срежь с меня этот жир... Ну сделай мне операцию... Снимите с меня этот груз... Это ведь не я...» Она смеялась. Она говорила о диете...

Отец действовал быстро и четко. Можно подумать, он репетировал. Репетиция спасения сына! Попытка номер 1234!.. А может, и правда... Просто мы ничего не видим... Ни черта не видим! Может быть, мы любим друг друга... Только на свой манер! В том-то все и дело! Не правда ли?

Он вызвал «скорую». Он стянул с меня парик. Ха-ха, что бы они подумали?! Они ведь все знали и меня, и мать! Только платье он не заметил! Просто не заметил. Он меня взял на руки, и тут я открыл глаза...

Никогда у меня не было более подходящего момента, чтоб открыть глаза! Отец держал меня на руках! Он меня нес! Так бережно... Я плыл в его руках... «Обними меня за шею», — услышал я. Но не получилось. Руки не поднимались. «Черт! Я тебя уроню! Ты выскальзываешь... Какой ты тяжелый... Не смейся, дурак... Чё ржешь...» Мы покидали сцену... Я себя чувствовал счастливым. Отец нес меня на руках... Как актера, который всерьез умер...

Я смотрю в потолок. Я уже в палате. Ни повернуться, ни почесаться. Я спеленут бинтами.

Отец сидит рядом, на стуле, и смотрит на меня. На нем белый халат.

Он внимательно на меня смотрит. Будто я новорожденный. Он так странно смотрит. Я отвожу глаза.

Кто-то еще вошел в палату. Тоже в халате, с передачкой в руках. Оказывается, здесь еще три кровати! Отец что-то сказал, я ни черта не расслышал, они засмеялись с тем, кто вошел. И вдруг я увидел своего отца! Его лицо, его руки, теребящие край халата, его улыбку... Он сидел рядом, он пришел проведать своего сына! Господи! Как это просто! Я чуть не вскочил! Я хотел его обнять!

Но я не смог, меня связали! На меня напал страх, что он не поймет! Что он уйдет! Я начал ворочаться, как червяк... Он засмеялся и положил руку мне на грудь.

Я почувствовал его запах. Он так волновался! От него пахло потом. И в то же время он смотрел на меня по-другому. Он, видно, думал, что я совсем безнадежен! И действительно, я сдался!

А когда ты по-настоящему безнадежен, наступает время простого сострадания. Я уже не мог тащить рюкзаки его надежд! И он это увидел! Может быть, впервые! Я стал просто живым существом для него!

Он так устал! Устал от меня! От себя! Белый флаг выпал из его крепости... Ему стало все равно! Так же, как и мне! Насрать на эту человечность, которая выбрасывает белый флаг!.. Вскочи я сейчас и перережь себе глотку, он бы и ухом не повел! Он сидел сгорбившись... В эту минуту я понял своего отца. Это оказалось так просто и сразу...

Ну, как?! Веселая у нас была жизнь?! А? Странная семейка? Не правда ли?..

Все эти символы! Отец—сын, мать—отец, отец—дочь... Да нет никаких семей! Ни семей, ни семейных отношений!.. Есть только люди... Просто люди, оказавшиеся в одном месте...

А что со мной?.. Да ничего особенного... Я просто был болен и здоров как бык! Просто смертельно здоров...

У всех нас один ад... «Те же яйца, вид сбоку!»

------------------------

------------------------

Той зимой многие узлы развязались сами собой. Как шнурки! Но на них надо было все-таки наступать! Что касается меня, то я топтался на этих шнурках, плясал, наступал и падал... Я ни черта не понимал. Просто было много энергии. Атом в жопе!

Во-первых, Витька Рыжий... Хотя о нем попозже.

Дядя Георгий... Он мне помог с этим мертвым псом. Мы с ним отделили голову. Вернее, это он отделил, а я носился вокруг, никак не мог стоять на месте. Точно атом в жопе! Он не обращал внимания на мою беготню.

Был вечер. Он принес в подвал все, что нужно. А я притащил пса, завернутого в коврик. Дядя Георгий улыбнулся, когда я стоял и умолял его взглядом...

Он глазами показал на ковер. Я откинул край. Минуту, всего минуту он постоял над псом, а потом снял сапоги и положил их рядом с трупом. Он снял куртку и, свернув, дал ее мне. Потом опустился и встал коленями на сапоги.

Это было как молитва... Он будто совершал обряд. Я кружил вокруг них. Это тоже было ритуалом. Я замыкал их в священный круг.