СвиноБург

Девушки были не местные и скромные.

Но матрос не видел этих матовых вечерних взоров...

--- Мой братан другой, — гордо говорил Валька. — Он на них даже не глядит! --- «Маня ходит-ходит-ходит, попой водит- водит-водит... На меня тоску наводит... Маня, попой не води! И тоску не наводи!..»

Валька им пел, хохоча, и девушки, краснощекие от гордости и стыда, прижимали сумочки и мелко-мелко семенили...

-------------------------

-------------------------

Глаза бродят по небу, за голубями... Воспоминания...

Бараки «химиков». Слева — двухэтажная комендатура. Ступеньки летом нагретые,

а зимой горбатые ото льда. Окошко, а там старый мент со спитым грустным лицом ставит крестик напротив фамилии. Они все были почему-то старые, эти «химики». Они казались такими больными... Их бараки и там свет по ночам.

«Это лампочка тревоги нашей...» Они всегда после смены были такие усталые... Как больные, про которых все забыли.

«Смена» была на швейной фабрике, на другой стороне городка. Их увозили в автобусе рано утром. А вечером они выходили из автобуса и ждали. По лагерной привычке они начинали строиться... А потом шли неумелой толпой... Я их никогда не видел поодиночке. Всегда трое-четверо. Двое впереди, двое сзади. Идут, опустив головы, в серых робах... Будто высосали из них жизнь... Чтоб один прикурил, все трое останавливались.

И снова брели дальше. Как отбившиеся от стада коровы... Они отсидели десять, двадцать, тридцать жизней!

------------------------ Вывалив брюхо из окна, я замирал, как богомол на ветке... Под стук домино...

«Васек!.. Сходи-ка за пивком!..», «Сейчас мы скинемся...»

Запах супа, капуста, пар из окна, картошка в мундире, лук...

«И молодого коногона несут с разбитой головой!..» Трое обнялись, они шагают к лавке. В ногу, в пьяном строю... Они садятся. Они больше никогда не встанут... Глаза открыты в небо. Они спят. На них расцветают цветы. По рукам и плечам ползают пчелы... Их шрамы греются и оживают... Я слышу тихий шепот... Это разговаривают их татуировки. Как далекий девичий смех. Жара... Выходной в аду. Голуби кувыркаются в раскаленном небе... И спускаются... Худой как палка мужик выглядывает из голубятни. Он улыбается в никуда. Голуби клубятся у его ног. Он будто стоит в пене прибоя. Его глаза светятся любовью. Он видит чудесные сны.

Звук радио... На полную катушку. Прогноз погоды. Радиостанция «Юность»...

«...В Петропавловске-Камчатском полночь...» Завтра жара, послезавтра жара... «Ой! Я захожу к ней, а она в карты играет... Сама с собой!..»

Песенка: «Вот какая драма, пи-и-иковая дама!» Иди жрать, в конце концов!

Эй, выходи из толчка!

Я перестал чистить зубы. Перестал менять трусы. Я привык спать на полу. Просто клал прабабушкин «пиджак-не-пиджак» и сворачивался. Стоит закрыть глаза и не двигаться, ты становишься невидимым...

Мне снились круглые шары. Огромные воздушные шары. Они катились по земле... Тысячи серых шаров...

Просыпаясь, я ел лежа и снова погружался в сон...

Легкое дуновение... Через меня перешагивает женщина... Потом обратно... А потом мужик. Запах его члена в трико... Тяжелое дыхание.

Они начинают прыгать через меня, будто я стал костром!

Туда-сюда, туда-сюда... Прыгают через костер, который потух... Туда-сюда... Туда- сюда... Нет ни смеха, ни слов.

-------------------------

-------------------------

Я не помню, сколько я спал так...

Просыпаясь на минутку и снова ускользая в сон, в обморок. Я даже забыл свои реликвии... Раскрыв отцовский рюкзак, я сидел в кабине «газика», на свалке и тупо смотрел на свои реликвии... А когда-то они мне говорили о многом. Я даже не доставал их. Смотрел-смотрел, а потом снова завязывал рюкзак. Если бы они пропали, я, наверное, и не вспомнил бы... Так же тупо смотрел бы в рюкзак... А потом и рюкзак бы забыл... Дядю Георгия я не видел в этом сне. Он жил где-то далеко-далеко... А может быть, он мне просто приснился... Когда-то я просто увидел его во сне...

Но само это воспоминание... Я был так откровенен в этом сне.

Помню день, когда подморозило и я пошел в который раз к шестнадцатиэтажке. Был конец октября. Воздух все свежел и свежел. С каждым шагом, по мере моего приближения в степи...

Я перехожу замерзший ручей по двум бетонным плитам. И почему-то останавливаюсь. Может быть, от тишины замерзшего ручья...

Там, в ручье, замерзшие лягушки. Они неподвижны. Распластаны в прыжке... Они будто висят во льду. Так заколдованно, как в остановленном фильме...

Это как остановленный сон... От которого просыпаешься и всплываешь...

Зеленые травы ручья неподвижны. Моргая, как очумелый, я смотрю на эти изумрудно- зеленые, чудесные травы... Они застыли в волнении... Как зеленые волосы...