Свинпет

Километров через тридцать пять открылся вид на какой-то город. Но никаких дорожных указателей. Непонятно, куда приехали. На окраине увидали одноэтажные домики, огороженные невысокими заборами из штакетника, с садами и огородиками. Только все это показалось странным. Вблизи вид строений обескуражил. Сбитые с толку, пучили глаза. Вместо привычной городской архитектуры глазам открылась полнейшая нелепица. Дома стояли перевернутыми: вниз коньковыми крышами.

— Что за черт с рогами? Новое зодчество, что ли? А может, тут и ходят вверх ногами? — выпихнул из себя Андрюха, глубже вдавливаясь в мягкое сидение. — Куда-то опять заехали, Катюха. Или это галлюцинация, затмение в мозгах? Интересный фасон, скажу я вам. Называется сдвиг по фазе. Как в кривых зеркалах. Кто-нибудь из вас видел подобное раньше? — Все промолчали, Раппопет крякнул: — Так куда же ты нас пришвартовала, подруга? Может, ошивалась тут когда-то? Чего ж никогда не перемалывала? Давай, развязывай язык. — Катюха не ответила, Раппопет нахмурился. — Чего молчишь, как рыба на берегу. Колись.

Катюха свернула на обочину, остановила машину. Она, как и все остальные, впервые оказалась на этой окраине, потому не могла ничего объяснить. Необычный вид домов еще ни о чем не говорил, но странное пугающее беспокойство настораживало. Дверцы распахнулись, и приятели выскользнули из душного салона, как маринованная сельдь из опрокинутой тесной дубовой бочки.

— Может, это декорации? — уже ни к кому не обращаясь, предположил Раппопет. Точных ответов у него не было, но он не хотел выпускать из своих рук инициативу. Упустить легко, восстановить трудно. — Точно кино снимают. Сейчас, куда ни ткни, везде кино снимают. Киношников я уже видел два года назад у родственников в деревне. Двигаем, глянем, что здесь творится. Жителей поспрашиваем. — Широко работая локтями, одним духом натянул рубаху с брюками, вернулся в салон. — Забирайтесь! Катюха, ты где? Заводи мотор!

Приятели влезли в одежду, нырнули в машину, Катюха медленно въехала на окраину города. Миновали первый решетчатый заборчик. За вторым Малкин заметил хозяина. Его спина маячила за штакетником. Катюха пискнула тормозами.

Раппопет мгновенно очутился возле дощатой калитки, в глаза бросилось, что доски плотно подогнаны, обструганы, часто прошиты гвоздями, на которых не видно следов ржавчины, какая обычно выступает от дождей и влажного воздуха, глянул поверх калитки во двор, окликнул хозяина. Тот спиной к Раппопету присел на корточки возле большой конуры, держал в руках миску с едой. На оклик Андрюхи даже не обернулся, как будто не слышал, голос Раппопета словно провалился в пустоту. Солнце жарило. Андрюха поднес козырек ладони ко лбу, переступил с ноги на ногу. Под подошвами поскрипывал свежий песок на дорожке к тротуару.

Катюха вместе с остальными в машине щурилась от солнца, скользя взглядом по забору сквозь боковое стекло.

Лучи солнца, ныряя в тень листвы деревьев и снова выползая наружу, извивались, как змеи, на асфальте тротуара. В траве кювета тускло сверкало бликами стекло пустой бутылки, рядом топорщилась помятая консервная банка, а муравьиная куча жила неуспокоенной жизнью маленьких трудяг. В щель забора из ограды лениво выглянула холеная морда черной с шелковистой шерстью кошки, глаза отправили взгляд через тротуар на ветви дерева с копошившимися мелкими птахами. Облизнулась, выбирая жертву, затем ввинтила взор в серую пичужку, напружинилась, пригнулась, аккуратно, без суеты и шума, задом пролезла под забором и, прячась в траве, мягко и осторожно двинулась к стволу.

Раппопет позвал хозяина дома громче. Широкоплечий мускулистый хозяин на этот раз отреагировал странно, поставил на землю миску, стал на ноги и задом сделал к калитке несколько шагов. А из конуры выполз на коленях человек в зеленых пятнистых штанах и красной рубахе, волоча за собою цепь, пристегнутую к ошейнику. Худой, дерганый, босой. Раппопет оторопел, язык прилип к нёбу, новый вопрос, который прокатился по мозгу, застрял во рту. Человек из конуры повернулся задом к калитке и враждебно заурчал, застучал кулаками по земле. Потом жадно схватил миску и начал из нее хлебать. У Андрюхи глаза превратились в пушечные ядра, полезли из орбит. С трудом выпихнул слова, обращенные к хозяину:

— Ты чего это, дядя, белены объелся? Ты зачем человека на цепь посадил? У тебя с головой все в порядке? Или ополоумел? Дом крышей вниз поставил, чокнулся, небось, или чесноку объелся, ногами по потолку ходишь, наверно. Да мне наплевать, хоть набок ставь свое логово, но человека из конуры выпусти. Я тебе, дядя, по-хорошему предлагаю, два раза повторять не собираюсь. И повернись ко мне своим носом, чего раком пятишься, или зад перевешивает?

Хозяин дома спиной вперед подошел ближе, полуобернулся:

— Деньги, деньги, всем нужны деньги. Деньги не любит только тот, кто их не любит. Но разве есть тот, кто откажется от денег? Никогда не считайте деньги, потому что деньги любят счет. Чужие деньги никогда не бывают чужими, если их положить в свои карманы.