Свинцовая строчка

Тася, получил от тебя письмо. Почему мама не пишет? Деньги – 700 рублей – послал на тебя. Таська, смотри, пусть мама едет в Воротынец и сделает запас до следующего июля. Загоните все и доставайте продукты. Между прочим, и сейчас есть сказочные уголки в нашей стране. Некоторые получают письма с границы, из Южного Казахстана, так там масло 25 рублей кило, сало 30 рублей, свинина 10 рублей, яйца 8 рублей, мука пшеничная 40 рублей пуд, курица 15 рублей, но это места, куда без пропуска не пускают. А в Алма-Ате теперь денег столько, сколько и в Горьком, но цены все-таки раза в 1,5 ниже. Вообще, конечно, о жизни и о войне вы знаете больше нас, ведь здесь нет радио и очень редко бывают газеты. Мы знаем только то, что делается на фронте в пределах 10–15 километров, но войну немцы, кажется, уже не выиграют, большие шансы имеют американцы и англичане.

Тася, а я завидую Ольдекону. Скажи ему, что он в сорочке родился. Не желаю им попасть сюда, а когда-то Леле желал, не помню, почему. Пусть извинит! Ведь они туризм не любили. А я стремился сюда и не жалею об этом.

Леле скажите, что мы с ним прокатимся еще на пароходе и попьем пива в хорошем тихом ресторане или на палубе, но только обязательно в тишине. Денег достанем, пусть не беспокоится. После войны займемся сельским хозяйством или чем-либо подобным.

А то, что Лелька мне писал, так это свист, но я на него не обижаюсь – ему, вероятно, не до писем.

25.07.42

Двадцать дней непрерывных боев. Дорого нам обходится Старая Русса. Бой завязался такой, что на каждую дивизию приходилось два-три километра фронта. Войск было столько, что не найти кустика, под которым бы не жил солдат.

Приказ был: перерезать дорогу и замкнуть снова кольцо вокруг 16-й армии немцев. Целая армия (11-я) наступала на эту маленькую шоссейку с севера, и еще армия (1-я ударная) наступала с юга. А для немцев это был вопрос жизни и смерти. Они засыпали нас, кроме снарядов, листовками, в которых писали, чтобы мы помнили Холм и не думали об этом шоссе.

Двадцать дней, не прекращая, била артиллерия. Несколько раз наши части выходили на это шоссе, но с 11-й армией так ни разу и не соединились. Все снабжение немцев шло, как и под Холмом, по воздуху: с утра до темноты и в туман, и в дождь гудели «Юнкерсы», доставляя все, начиная от снарядов и мин и кончая лошадьми и живыми свиньями.

Я двадцать дней провел на наблюдательных пунктах полка, часами просиживал на вершинах огромных густых сосен, откуда прекрасно просматривалась вся панорама боя. Можно было даже видеть артиллерийскую подготовку 11-й армии, наступавшей с севера; интересно смотреть, как буквально мимо носа, на уровне этих сосен, вдоль речки плыли груженые тяжелые «Юнкерсы». Они летели к своим, низко-низко над самой рекой, чтобы не быть подстреленными, ибо наши артиллеристы били по ним изо всех стволов.

Немцы засыпали нас минами так, что земля в лесу была сплошь покрыта зелеными ветками, сбитыми осколками. На некоторых наблюдательных пунктах невозможно было выйти из укрытия по нужде. Цвет лиц у людей стал землистый от напряжения. И вот в этой обстановке приходилось ремонтировать радиостанции. Было не до того, чтобы носить их куда-то. Приходишь на место, залезаешь в шалаш на животе, закуриваешь махорку, и тебе объясняют в полутьме дефект рации, а над головой в верхушках сосен рвутся мины. Как только прекращается обстрел, вылезаешь вдвоем с помощником на свет, расстилаешь плащ-палатку и начинаешь ремонт: отвернешь несколько винтов, а где-то над головой опять уже рвутся мины и падают на землю зеленые ветки. А мой радиомастер Иванов, удивительного спокойствия человек – он даже под артобстрелом продолжает мотать свои катушки, – усядется спиной к сосне так, чтоб фронт был сзади, и крутит чего-то. Иванов на два года старше меня, у него жена и трое детей где-то в деревне под Костромой. Он как заговоренный – неделю назад шальная пуля, на излете, видимо, попала ему в грудь, пробила ватник и упала за пазуху, только синяк на груди остался. Иванов провертел в этой пуле дырку и носит, как образок, на веревочке. Вот благодаря таким людям и выигрывает войны Россия. Его уже два раза представляли к ордену, но оба раза давали медаль «За отвагу» – рядовым пока ордена не дают.

Людей в полку порядком поубавилось, многие, уже калеками, отправились в тыл. А ведь воюем сущий пустяк. Мой друг, помначсвязи полка, с которым мы неразлучны, первый раз был ранен под Холмом и только успел вернуться, как вчера с перебитой кистью руки отправился окончательно в ваши края. Возможно, ему повезло, по крайней мере, многие так считают. Люди кончились, и война автоматически умолкла.

30.07.42