Свинцовая строчка

Кузнечиха, Мыза, Ока, Волга – сколько хорошего связано с ними, а Чусовая, а Керженец, Сура и Ветлуга. Вспомнилось, как целую ночь я катался с девушкой на лодке по озеру, это было на Урале. Как-то раз с Леночкой вдвоем на яхте-«тридцатке» ходили до Монастырки, что за Автозаводом, был крепкий ветер, и у автозаводского водораздела нас чуть не положило. Однажды весной, в Москве, с другой девушкой мы облазили все Воробьевы горы; там было очень красиво. Вспомнил, как летом катались на яхтах и в парусной на «Воднике» на разостланных парусах пили пиво и закусывали «почечуями». Вспомнил, как Саша Рябов, «набравшись», кидал головешки в яхту – это было где-то в Жигулях, как ловили рыбу в Кудьме, как Котов сожрал сырого чирка на Керженце, как с Ниной Корзинщиковой варили кисель на Волге у Сопчино, как Котов мыл беспризорника в поезде около Ростова, как с Леной Тимофеевой встречали Новый год в Воронеже, как меня забрали в милицию в Сочи и многое-многое другое.

Сколько было всего хорошего и интересного.

Вчера пришел к нам в блиндаж старшина-радист и говорит: «Сейчас увидел маленького жеребенка, и на душе стало как-то легче!» Старшина хороший парень, но он совершенно по-другому, не так, как я, переживает обстановку и свою грусть объясняет тем, что в жизни у него было слишком много приятного и неповторимого, об этом он и грустит. Разница между нами огромная: у него в тылу ребенок и жена, он связан крепкими неразрывными узами с тем миром (с вашим, земным). У него есть свое семейное счастье, но я приучил себя никогда никому не завидовать. И что сейчас лучше, еще не известно.

Я же чувствую то, что чувствовал межзвездный скиталец у Джека Лондона: не чувствую ничего.

Я видел море крови и слез, десятки тысяч километров мотался по безбрежному океану человеческих страданий.

Мама при прощании говорила, что я ничего не рассказал толком; да разве можно что-то рассказать, когда на душе хорошо, когда десять дней находишься дома. Война остается в памяти, и вспоминать ее можно с людьми, видевшими весь этот ужас своими глазами.

12.05.43

«Средь болотной глуши расцвели
белых лилий цветы».

Сейчас у меня на душе, как в далеком, далеком детстве. Кругом весна, но я стараюсь не замечать ее, чтобы не тревожить душу.

Все наши живут в лесу, и я из своего оврага хожу к ним. Только что звонил доктор, звал в гости. У него, оказывается, весь дом заставлен черемухой. Я ответил, что не люблю, точнее, не хочу видеть цветы, чтобы не нарушать душевного покоя, – они могут испортить все настроение, как красивая девушка. Вечером, придя домой, я все-таки столкнулся с черемухой. На столе – букет цветов в гильзе от 152-миллиметровой гаубицы.

Все зеленеет и цветет, и наш когда-то грязный овраг покрылся белыми цветущими деревьями. Да, это не весна 42-го года, когда люди на цветы не глядели; то была страшная, для многих роковая весна.

Тася, есть желания, которые нельзя выполнить. Мое желание – погостить бы тебе у меня здесь деньков с десяток, но так, будто бы ты не на фронте.

Кругом леса, журчат речки, зеленые поля, зеленые от травы, ибо здесь их сейчас не засевают. Пепел от сожженных деревень развеяло ветром, доски и бревна растащили и сожгли, так что на месте домов тоже зеленые лужайки.

Кругом господствуют весна и цветы, днем поют сотни жаворонков, а ночью десятки соловьев. Наступают белые ленинградские ночи, а война – это редко пролетающие самолеты и редкие орудийные выстрелы.

17.05.43

Тася, мы снова на войне!

Но теперь наша война вроде повторения отдыха. Я раньше думал: «Есть же части, которые стоят на спокойных участках». Так вот, первый раз за все время мы на таком участке. Правда, сейчас от моря до моря тихо, а что будет дальше – это вопрос.

Много в нашей памяти оставила плохого речка Ловать. Севка пишет: «Не переношу эту речку!» Я видел ее и весной, и летом, жил около нее осенью и зимой, а только что, стоя на крутом, обрывистом берегу, любовался ею. Знаешь, все-таки она – красавица. Я много в жизни видел рек: и Керженец, и Ветлугу, и Аму-Дарью, и Чусовую – так эта по красоте войдет в число лучших. Каждый день я переплываю ее на маленькой лодочке.

Часто с крутого берега наблюдаю, как рвутся снаряды при артиллерийских обстрелах на другой стороне реки. Довольно интересное зрелище.

Люди уже купаются, но у меня особого желания нет. Я обычно беру книжку, сажусь где-нибудь повыше на берегу и читаю. Красота этих мест усиливается тем, что вокруг нет никакого жилья, нет разрушений, а природу уничтожить невозможно.

Сейчас за рекой играет оркестр, думаю поехать туда, послушать.

22.05.43

Всю ночь била немецкая артиллерия, так что в блиндаже все засыпано землей, и я вспомнил Симонова: