Свинцовая строчка

Она шла на трамвай, но я ее отговорил, и она вернулась ночевать к нам домой. Проводив Нину до вокзала, я вернулся домой, Надя уже спала (было 2 часа ночи). В пять утра слышал, как проснулась и встала Надя, подумал – может, пойти вместе с ней до вокзала, но… с Надей я не простился. В шесть часов поднялся с кровати, собрал чемоданчик и пошел совершенно один. Мама стояла на балконе, я помахал ей рукой! Вот и все.

26.09.43

Наступили черные осенние ночи. Если б вы знали, как они темны здесь, в лесу.

Снова воспоминания!

25 сентября 41-го года – такая же черная ночь, я вышел с красивого вокзала Алма-Аты, кругом шелестели пирамидальные тополя, воздух был напоен запахом цветов…

25 сентября 42-го года – ночь, опять такая же темная, кругом рвутся снаряды, я иду около двух бричек, регулярно падая плашмя в грязь через каждые 20–30 метров. Мы выходили из окружения в районе Старой Руссы.

Год тому назад была очень страшная ночь – это не рисовка, это совпадение чисел.

26 сентября 43-го года. Все кругом тихо, нет тополей, нет рвущихся снарядов. Ночь и звездное небо, в которое летят немецкие осветительные ракеты. Немцы очень боятся наших ночей.

Тася, осталось немного, и вы вздохнете.

7.10.43

Вы знаете, что 5 октября я был именинник? Так мне с детства бабка говорила. Этот день Греко-славянская церковь отвела Алексею-путанику, и в честь этого святого родители назвали меня. Вероятно, об этом даже уже и мама забыла. Я выпил за моего святого; понимаю, вам сейчас не до святых. Вы даже не знаете, почему тот Алексей был путаник. Если не знаете, то спросите мою бабку, или же я вам после расскажу, это интересно.

До чего я дописался: кроме как о святых и писать нечего. Никаких впечатлений. Правда, если перечитаете мои письма за 41-й и 42-й годы, то увидите: мы только и мечтали о таком спокойном участке – это был период тяжелых боев. А сейчас завидую тому, что наши соседи по мартовским боям недавно взяли Орел, Кременчуг и вышли к Днепру, а полгода тому назад стояли рядом с нами. Видно, судьба у нас такая – просидеть всю войну в этих болотах.

А Орлова пишет из Ельни, что завидует нам; да, там сейчас тяжело! Пузырев был опять дома, заходил к вам и к Белавиным, но никого не застал. Настроение у него, как и у Нины, неважное. Я, конечно, такого о себе не напишу, я забыл это чувство. Когда-то в институте капитан Чуватин заявлял нам: «Это что за мигрени такие?!» Правильно! Я этого не понимаю, точнее, забыл. В Галинкином письме тоже «мигрени» чувствуются, но ей простительно. А Пузырев и Орлова с жиру бесятся, их бы к вам в тыл или на «передок» отправить, «мигрень» лечить.

15.10.43

Стоит прекрасная погода – тепло, солнышко, на фоне ярко-зеленых сосен желтеют березки. Осень все-таки самое красивое время года, особенно в этих местах. Недавно ходил за клюквой – бесконечные болота покрыты мягким мхом, который дышит под ногами. Есть такие места, где вся поверхность покрыта ярко-красными ягодами клюквы. Идешь по болоту и думаешь, что вот сейчас фрица встретишь, который тоже собирает клюкву, ибо обороны на болотах нет.

А иногда приятно рано утром подседлать коня и проехать километров 10–15 куда-нибудь до стрелкового полка по этому красивому лесу. Вы спросите, а где же война – я и сам соскучился по ней, это бездействие уже надоело.

Пузырев пишет, что его и меня пытались вернуть на завод, но не получилось. Я подумал: вот и хорошо – мне нечего там делать. Когда я был в Горьком, Тася сказала, что моя душа не выдержала бы той обстановки, что сейчас на заводе.

Как я жалею Миколку, до чего он, вероятно, устал. Зря не женится; правда, он на что-то намекал, но я не понял.

Вы пишете, что у нашей Галинки скоро будет ребенок, какая это глупость и сколько в этом эгоизма по отношению к тем, кто воюет, – рожать во время войны. Правда ли, что Наташа родила, муж-то хоть у нее есть или нет? Ну, да ладно!

Эти дни я ем прекрасные алма-атинские груши и варенье. Продолжают снабжать наши «земляки»-казахи. Когда появляются от них яблоки, вспоминаю, что я приемный сын великого Казахстана.

25.10.43

Таська, мама прислала очень неутешительную открытку. Пишет, что ты раскисла окончательно. Одолеть тоску и хандру можно только усилием воли, которую одна любовь парализует, а ведь ты не влюблена! Знаешь, я не торопился с поездкой в Горький, но ты меня вынуждаешь это сделать. Я скоро приеду агитировать тебя жить, точнее, пробудить в тебе желание жизни. Смешно, но иногда агитация пособляет, а в письме не получится, потому что на все у тебя будут возражения.

Ты должна радоваться, что живешь в самое интересное время.

Ты должна радоваться, что родилась в 1917 году и не позже.

Ты должна радоваться, что будешь наверняка свидетелем самых интересных событий (себе я этого не гарантирую).

Тася, ты просто устала, а усталость проходит. Орлова пишет, что тоже устала; верю, война и натура женщины – несовместимы!

Уже два с половиной года позади, по моим расчетам, осталось немного.