Я приеду домой, и все будет не так; но здесь все чужое, и в душу заползает тоска. Пора домой! Однако войну мы кончали последними и, вероятно, последними поедем домой. Те, кто остался в Курляндии, наверное, уже уехали на родину.
Таська, во имя Родины я объезжаю Европу.
Чехословакия завалена абрикосами. Столица Словакии – Братислава заплевана косточками. Абрикосы продают на рынках, в магазинах, на улицах. А мне хочется на Волгу, пусть без абрикосов и без персиков.
Я осмотрел столицу Моравии – Брно, где купался в одном из красивейших бассейнов Чехословакии. Потом загорал на солнышке на берегу голубого Дуная, где лежал и смотрел на красивую Вену и на взорванные мосты, и понял, что лучше, чем на Оке, пляжей, кажется, в Европе нет.
Я любовался красивыми памятниками и дворцами. Вена цела, но если присмотреться, то многие здания стоят без стекол и в трещинах, как после землетрясения. Знаменитый собор Святого Стефана, былое украшение Вены, стоит с выбитыми стеклами, весь покрыт пылью окрестных разбитых кварталов, и когда смотришь на него, то в душе все замирает от прелести, былой прелести. Знаменитая Опера зияет пустыми впадинами окон, внутри все выгорело.
А какие висели мосты над Дунаем: четыре лежат в воде, один цел, он похож на Крымский мост в Москве, правда, в несколько раз больше. Но хороша только Вена, а об Австрии рассказывать больно-то нечего. Это не «маленькая красивая Латвия» (так ее называли латыши), похожая на Германию.
Относительно людей – не поймешь, самые разнотипные: и тонкие немки, и здоровенные чешки, и австрийки всех мастей и пород. А вот русскую женщину во всей Европе узнаешь сразу по ее бюсту. Как много еще наших девушек мыкается здесь по городам и поселкам.
Сейчас живу в курортном городке Баден: красиво, все красиво, но я все бы отдал, чтоб прекратить осмотр Европы. С каким бы удовольствием я уехал бы в грязные, захудалые родные города. Не дай бог во имя Родины осматривать еще Болгарию.
На протяжении четырех лет Миколка в каждом письме задавал вопрос: «Когда же конец?» И вот теперь мы произносим ту же фразу: «Когда же конец?»
Глупо писать, что на войне было лучше, но ведь то была война. Четыре года живя в лесу, я был свободен. А вот в условиях города жить в казарме, не имея местных знакомых, – ужасно.
Сегодня воскресенье, выходной, но куда пойдешь? В город? Что там делать, не зная языка?
Я часто бываю в Вене, изъездил ее и на машинах, и на метро, и на трамваях, но это все по делам, а гулять туда ехать уже не хочется, там усугубляется чувство подавленности. Сейчас лето, город полон народа, все красиво одеты, а ты даже поговорить ни с кем не можешь: смотришь, как дурак, и все. А смотреть ох как надоело.
Я всегда вам писал о людях и об их жизни. Из Австрии я еще, кажется, об этом ничего не писал. Недавно на Южном вокзале Вены стою на площадке вагона (возвращался в Баден) и разглядываю публику: вдоль поезда идет замечательно одетая девушка, по фигурке вижу, что русская (я не шучу, таких в Германии и Австрии нет). Точно, подходит и говорит: «Разрешите». Я сказал ей, что заранее понял, что она русская, и объяснил, почему. Часа полтора не было паровоза, полтора часа мы с ней ходили по перрону и болтали. Она, конечно, военная, они все здесь разоделись в трофеи, вид подходящий стал. Но я хочу сказать другое: вот она, грамотная, даже очень, рассказала мне, почему здесь жарко, почему в Чехословакии холоднее, какие горы кругом, какие хребты, где проходят и много чего другого.
А потом, когда ехал в поезде и стоял у окна, глядя на страшные разрушения, которые произвели американские бомбежки, ко мне подошла скромно одетая девушка (в этом отношении вы вне сравнений, я до конца жизни буду помнить зиму 45-го года и Марину Алексееву в заплатанных валенках), мы разговорились: она чешка, окончила 10-летнюю среднюю школу, жила всегда в Австрии, хотела учиться в университете – помешала война, пришлось работать. Сейчас хочет уехать в Прагу, где есть дядя. Она считает, что здесь люди жить нормально уже никогда не будут. Разговаривали по-немецки; говорить трудно, но мы говорили. И вот параллель: в этой чешке было что-то женственное, мягкое, даже немецкий язык, наполовину мне непонятный, было приятно слушать. А в той русской чего-то женского уже нет!
Помните, Симонов в пьесе «Так и будет» устами полковника сказал, что хорош тот человек, который не видел войны. Это он ответил девушке, которая жалела, что не видела войны.
Писать перестал всем. Написал Орловой, думал увидеться с ней здесь, но ответа нет.
«Война» продолжается!
Едим австрийский виноград. Здесь все засажено виноградом, это хлеб австрийцев. Виноградники тянутся на десятки километров вдоль всех шоссе. А каких только нет сортов: и белый, и желтый, и черный, и фиолетовый, в Крыму таких нет. Но знаете: ни виноград, ни абрикосы, ни персики удовольствия не дают; наслаждаться ими приятно только в соответствующей обстановке, при полной свободе. Когда-то на яхтах, в походах, мы с удовольствием ели зеленые кислые яблочки.