Из магазина принесли большую бутылку дрянного джина и литровую – пива «Лев», которое мне очень нравилось и к которому я привык. Я выпил из горлышка три больших глотка этого местного джина – пойла, от которого меня передернуло, и запил пивом. Бутылку с недопитым джином я отдал местным, а пиво оставил себе.
В номере Тася обработала мою рану по всем правилам и назвала меня кобелем. Я не понял почему. После объяснений выяснилось, что у меня все заживет как на собаке.
Рубашку Пипа отдала мне утром. Она глядела на меня круглыми розовыми глазами и прижималась большим животом к ноге, пока ножницами отстригала откуда-то торчащие маленькие кончики ниток. Я шкурой ощутил, что в этом прижимании было влечение. Ее большая атласная цвета шоколада грудь соблазнительно выглядывала из выреза платья. Еще я чувствовал, как в животе у Пипы сучит ножками ее малыш, и даже пожалел, что у меня не будет больше детей.
Я вытащил из шорт пачку с сигаретами, в которой хранил скомканные в трубочку мелкие купюры, и, выбрав десятидолларовую, протянул Пипе. Она разгладила ее на белесой ладошке и поцеловала. Я успел разглядеть купюру, она была очень затертая, и рядом с малиновым банковским штампиком в углу шариковой ручкой была написана цифра 97. Мелькнула мысль заменить бумажку, но что-то остановило меня.
Нуан пришел поздно ночью. Мы спали. Нуан очень тихо постучал, почти поскребся в дверь. Я даже не проснулся, но Тася встала и открыла. Нуан говорил только с ней и по-французски. Когда я открыл глаза, моя медсестра была уже одета.
– Куда ты? – спросил я.
– В поселке рожает женщина. Надо помочь. Они узнали, что я медработник.
– Я с тобой!
– Нет, этого делать нельзя.
Тася вернулась под утро радостная, довольная, что-то мурлыча.
– Все прошло удачно. Мальчик – крепкий, красивый. Родился в рубашке.
– Что значит – в рубашке?
– Да зачем тебе? Значит – околоплодный пузырь не разорвался. Вот и все.
– Это хорошо?
– Нормально. Проколола пузырь. А я еще и заработала, – и она, что-то положив на торшерный столик, ушла в душ.
Освещенная мягким светом, на столике лежала десятидолларовая купюра. Малиновый банковский штампик и цифра 97, написанные шариковой ручкой, были очень знакомы.
Чужая медаль
Когда бывшая моя одноклассница Танечка Нефедова сказала, что Коля Каштанов – сын Славки Каштанова, а дядя Боба – Славкин отец, я не удивился, а скорее, обрадовался: интересно сталкиваться в жизни с фактами, сравнимыми с эхом давних, хорошо забытых событий. Дядя Боба со своим внуком Колей появился у нас во дворе недавно по какому-то муниципальному обмену. Получили они квартиру по программе «ветхое жилье» или заслужил ее старик, как ветеран войны, – не знаю. Был дядя Боба стариком бодрым и крепким и нравился нам, его новым соседям по дому. Но спрашивать его про Славку я не стал: я и по школе-то Славку плохо помню. В памяти сохранилось два или три мелких эпизода, в которых он сыграл какую-то роль.
Ну, во‐первых, когда по нашей улице проложили трамвайную линию восемнадцатого маршрута, к нам на Белинскую прикатил, зацепившись крючком из катанки за «колбасу», из Лапшихи смешной маленький пацан, в валенках и солдатской шапке-ушанке без хлобыря, переднего отворота. Так мы познакомились. Было это морозной зимой. А через какое-то время он, Славка Каштанов, уже сидел со мной за одной партой.
Был у Славки один противный недостаток: из носу у него постоянно выползал зеленый пузырь. Он его никогда не высмаркивал и не вытирал: он его всасывал с противным звуком, но через десять минут он у него снова выползал из ноздри. Не подумайте дурного: Славка дебилом не был – скорее, он был мальчиком сообразительным.
Помню, как на школьных соревнованиях по прыжкам в высоту Славка перепрыгал всех мальчишек в школе, даже старшеклассников, и почти занял первое место. Он прыгал не перекатом и не перекидным – он просто подходил к висящей планке перед коробом с песком и, как циркач, кульбитом перекувыркивался через нее. Он почти занял первое место, но Вовка Кожиков, который жил в соседнем дворе и мечтал стать спортивным комментатором, успел сбегать домой и принести нашему учителю физкультуры книжку «Справочник по легкой атлетике», где черным по белому было указано, что при прыжках в высоту толчок производится одной ногой. Еще Вовка Кожиков тогда же рассказал, как на Олимпиаде в Лондоне один китайский спортсмен поставил мировой рекорд по прыжкам с шестом чуть ли не на семь метров: он просто подходил с шестом к планке, ставил его и карабкался по нему, чтобы потом перевалиться через перекладину. После этого в правилах проведения соревнований по легкой атлетике появилось уточнение, что руками во время попытки прыжка шест перебирать нельзя.