Свинцовые башмачки

Ни слова в ответ. Из-за подступивших слез Линн едва могла дышать. Пико никогда ей не принадлежал, а теперь она навек его потеряла. Но что толку плакать? Слезы не вернут Пико, а если бы и вернули, ее выбор останется прежним, и она снова потеряет его.

Всего этого не было, сказала она себе. Это просто морок Ничейной пустоши, которая хочет отвлечь ее, сбить с пути, заставить забыть о долге.

Линн двинулась дальше, но каждый шаг теперь давался ей с трудом, будто к ее ногам привязали тяжелые гири. Каждую секунду она надеялась снова услышать за собою шаги Пико.

Но вокруг стояла мертвая тишина.

Линн продвигалась вперед, упорная в поисках. Она давно проголодалась и устала, но вокруг ничего не менялось – лишь заиндевевшие травы поблескивали в лучах бледного солнца, едва пробивавшегося сквозь туман. Вечный холодный рассвет, застывший в одном мгновении. И ни единого признака маков.

И тут возникла музыка. Издалека донеслась едва слышная мелодия флейты. Она нарастала, и стало понятно, что играет целый оркестр: звуки флейты, арфы, бубна сливались в чудную мелодию, которая звучала чем громче, тем отвратительнее, словно по мере приближения что-то искажало, ломало ее. В конце концов музыка превратилась в самую настоящую какофонию: невидимые музыканты играли кто во что горазд, не сообразуясь ни с мелодией, ни с ритмом. Но на краю слуха, тихая, едва уловимая, звучала все та же волнующая, колдовская мелодия, которую слышала Линн с самого начала.

– Потанцуй со мной!

Из тумана выступила женщина. Высокого роста, бледная, с темными волосами, она была одета в платье из зеленого шелка, отливавшее изумрудом там, где на него падал солнечный свет. Под ногами женщины вместо сухой травы стелился мягкий, как бархат, темно-зеленый мох. Вся ее фигура тускло мерцала, будто вот-вот исчезнет, и тем не менее Линн чувствовала исходящий от нее запах влажной земли, прелых листьев и болотной сырости.

– Потанцуй со мной! – воскликнула женщина и пустилась в пляс, кружась, подпрыгивая и отбивая ногами только ей различимый ритм. Она то двигалась плавно, скользя по мху, то вдруг принималась бешено кружиться, взмывая в стремительных, легких прыжках и плавно, словно птица, опускаясь на землю. Краем зрения Линн видела на ее голове оленьи рога – точно так же, как частью слуха улавливала в хаосе мелодию. Но когда она смотрела на женщину в упор, рога исчезали.

Стоило Линн сдаться под напором отвратительных звуков, перестав им сопротивляться и позволив терзать слух, как они сложились в дивную музыку. В ней трели птиц сливались с пением горных ручьев, шелестом трав и шумом ветра, и из сокровенной глубины рождался ритм, заставлявший ноги двигаться сами собою. Лишь огромным усилием воли Линн удалось удержать себя, чтобы не присоединиться к женщине в бешеной пляске.

– Слышишь, как бьется сердце земли? Оно бьется для тебя, Линн! Земля любит тебя, танцуй же с нею!

Линн сцепила кулаки и заставила себя не двигаться.

– Танцуй! Сними свои башмачки, маленькая девочка. Я вижу, ступни твои кровоточат.

Линн осторожно пошевелила одной ногой, потом другой. Нет, ничего подобного. Все с ее ступнями было в порядке. Разве что башмачки казались несколько тяжелее обычного, но это из-за темной магии пустоши.

– Вы не знаете, как найти голубой мак? – на всякий случай спросила Линн.

– Следуй за мышатами, – отвечала женщина. – Они пьют воду, которая собирается у его корней, и вырастают большими и сильными.

– Спасибо, – вежливо сказала Линн.

– Мне так одиноко, – пожаловалась женщина. – Бывший слуга убил меня моим же кинжалом. Ударил сюда, – на груди под ее рукой открылась рана, и из нее по платью заструилась кровь. – И сюда, – рана раскрылась сбоку. – И когда я совсем ослабла, перерезал мне горло. Вот здесь…

Линн не стала смотреть. Она кинулась прочь, как вспугнутый заяц, мчалась, не разбирая дороги, и остановилась лишь когда перестало хватать дыхания. Наклонилась, тяжело дыша и пережидая, пока уймется колотье в боку.

– Дитя мое.

– Мама?.. – не веря себе, прошептала Линн.

Эйрен стояла в двух шагах от нее, как живая, и с нежной печалью смотрела на дочь. На ней было серебристо-серое платье с вышивкой, какого она никогда не надевала в Беррине.

– Мама…

Эйрен подошла и заключила Линн в обьятия. Линн чувствовала запах ее тела, слышала биение сердца. Она совсем забыла, как это – быть в надежном, безопасном кольце маминых рук. Ей хотелось никогда больше не покидать этих объятий. Пусть мама позаботится о ней и защитит ее. Пусть она снова будет маленькой, любимой маминой дочкой.

– Дитя мое, – повторила Эйрен. – Что ты делаешь здесь? Зачем ты пришла в это место?

– Мама! – воскликнула Линн. – Ты жива? Как ты здесь оказалась?

– Я пришла за тобой, – отвечала Эйрен, размыкая обьятья и беря дочь за руки. Линн не могла на нее насмотреться: да, это и вправду мама! Ее серо-голубые глаза, густые светло-русые волосы. Она была еще красивее, чем помнила Линн.

– Мы пойдем домой?

– Конечно.