Свинцовый монумент

- Похоже, парень, в любви тебе не повезло. Успела уже эта беда тебя подстеречь. Иначе бы ты не говорил мне чужие, казенные и ненужные слова. Не повезло, что ж, случается. Бывает, люди и горбатыми родятся. И глухонемыми. Но не знать истинной, чистой любви, пожалуй, куда хуже, чем родиться слепому и глухонемому. Не утешаю. Не повезло так не повезло. - И глухо вскрикнул: А мне повезло разве, что после двадцати четырех лет, которые как один год прошли, Нины рядом со мною не стало? Нет ее. Нет! Только имя - Нина! звучит в ушах непрестанно. Так что мне твои утешения, Андрей, извини, не нужны. Не обижайся. Не нужны, потому что силы в них нету, достаточной для "каменного" комдива. Силу я сам в себе найду. И не посчитай кощунством, что я о сыне не с такой тоской, как о жене, говорю. Очень любил я его. А любовь к нему все же была другая. Он уже существовал в какой-то отдельной, собственной жизни. А у меня с Ниной была всего одна - одна жизнь на двоих.

Он вытянулся, распрямил плечи. Все чисто зыбинское вернулось к нему.

- Так ты, Путинцев, добиваешься моей помощи в том, чтобы тебе, снятому вовсе с военного учета, поехать добровольцем на фронт?

- Так точно, товарищ генерал-майор!

- Я уже ответил, что это не в моих правах, не в моей власти. И что это не лучшее решение и с твоей стороны как патриота и гражданина, способного сделать для Родины больше, чем он собирается сделать.

- Какое же лучшее решение, товарищ генерал-майор? Сверх этого, чего я хочу, больше нет ничего у меня!

- А твои способности рисовать? Они ведь незаурядные.

- Знаю. И говорили мне. Да какие там способности! Учусь еще только. Но мне тяжело, невыносимо находиться в тылу, когда...

- Любая война жестока. А эта - чудовище. Фашисты хотят стереть с лица земли, истребить целиком советский народ. Мы победим. Но облик фашистского зверя все равно не должен быть забыт. Его необходимо запечатлеть для идущих вослед поколений. Как предостережение. Путинцев, ты превосходно рисуешь цветы, бабочек, птичек. - Он усмехнулся: - И тараканов. Ты, как никто другой, схватываешь жизнь в движении. Можешь ты приказать себе изображать в рисунке смерть, страдания людские? Жизнь человеческую, насильственно и нагло попираемую смертью? Можешь ты изобразить эту страшную правду войны? Не пугая людей, а обостряя у них чувство ненависти к врагу, к посеянной фашистским чудовищем смерти. Не возражай. Ты это можешь! И обязан делать. Тут я согласен. Это твое оружие сильнее, чем винтовка в твоих руках. Я помню, ты в полку был плохим стрелком. И хорошим художником. Знаю, твое ранение не из легких. Но этим ранением я пренебрегу, чтобы защитить твое желание оказаться в боевом строю. Но исключительно на предложенных мною условиях. Ни о чем больше меня не расспрашивай. Слишком много и так потрачено времени на разговор с тобой. Оставь свой адрес: где тебя найти. На запад я улетаю через три дня. Значит, сообщение ты получишь в течение этих трех дней. Если получишь. Все!

Зыбин протянул Андрею руку быстро, но без поспешности и тотчас вернулся к столу. Посидел минуту с закрытыми глазами и углубился в чтение груды лежащих перед ним телеграмм.

3

Андрея вызвали уже на второй день. Не в штаб дивизии, а в областной военкомат и там вручили документы на проезд до Куйбышева и еще засургученный пакет с номером воинской части. Вручили - и все. Никаких пояснений, никаких упоминаний о Зыбине и никаких прямых ответов на вопросы.

"Явитесь по назначению, все и узнаете".

В Куйбышеве он узнал, что самые тяжелые бои идут под Москвой и что "военного художника" Андрея Путинцева по специальной командировке направляют именно туда, но пока не определено, на какой именно участок фронта. Обстановка меняется беспрерывно, а прибыть нужно в личное распоряжение начальника политотдела дивизии.

- Дивизией командует товарищ Зыбин? - спросил Андрей.

- Нет, - сказали ему, - Комаровский. Зыбин командует армией. Начальник политотдела - полковой комиссар товарищ Яниш.

"Конечно, так и должно быть, - подумал Андрей. - Зыбин к себе "под крыло" не возьмет, это его обязывало бы ко мне относиться как-то по-особенному. Кто такой Яниш? А я, выходит, "военный художник"? И по специальной командировке".

Яниш оказался латышом, годами намного старше Андрея, но очень моложавым по внешнему виду, со светлыми, чуть книзу опущенными усиками и несколько странной манерой: прежде чем начать разговор, моргнуть несколько раз и помедлить, подперев языком изнутри левую щеку.

- Товарищ Путинцев, давайте сразу условимся, - сказал Яниш при первой их встрече в штабной деревенской избе, с беленого потолка которой при не очень далеких ударах тяжелых снарядов то и дело сыпались крупинки извести: Вам предоставляется ничем не ограниченная свобода действий. - И тут же уточнил: - В выборе тем и сюжетов для рисунков. - Еще уточнил: - Кроме случаев, когда командование попросит вас, - и засмеялся, - или прикажет вам, что, собственно, одно и то же, подготовить материал для фронтовой газеты.

- Командование? Кто именно? - думая о Зыбине, с надеждой спросил Андрей.