Свинцовый монумент

Однако ж самая большая ошибка с этим злосчастным таежным

походом не в том, что подобралась очень не совпадающая по своим

характерам группа, а в том, что с такой группой следовало ставить

иные цели. Поиски же заветных нравственных святынь ему следовало

продолжать, как и прежде, в полном одиночестве. Зачем, зачем он

проговорился о "свинцовом человечке"! И о том, как искал могилу

Мирона. Для других все это не больше как экзотика. Именно с этого

началось и какое-то снисходительно-ироническое отношение к его,

Андрея Путинцева, упрямству в выборе маршрутов, увенчавшееся полным

захватом власти со стороны Германа Петровича.

И еще, еще одна ошибка. Самая ранняя. Не нужно было ему,

работающему с коллективом художников над созданием великолепного

академического атласа "Фауна и флора СССР", а сверх того на Детское

издательство и в одном избранном жанре - живая природа, 

соглашаться на побочную работу для научно-исследовательского

института, в котором заведовал лабораторией Герман Петрович, и тем

самым закреплять с ним, а значит и с Дашей, знакомство. Ошибка - с

Дашей знакомство? Чудовищно! Как путаются мысли в голове! И вот...

Уму непостижимо, как могут люди спокойно спать в той большой

палатке? Ах этот дождь, дождь и черная, черная, непроглядная ночь!

А Даша так боится в тайге темноты...

6

Андрей дошел-таки до Берлина. Трижды еще попадая в медсанбат, он уклонялся от посылки в тыловой госпиталь. И каждый раз на той острой грани, когда вообще поднимался вопрос об отчислении его из действующей армии.

Он догадывался: ему помогал далекий, но имеющий большую силу генерал Зыбин. Фамилия Зыбина часто упоминалась в приказах Верховного Главнокомандующего, о нем писали в центральных газетах. А личной встречи не получалось, хотя Яниш многократно передавал Андрею добрые слова, сказанные Зыбиным о его рисунках. Значит, следил за ним. И верил в него. А ведь среди тысяч и тысяч рисунков, сделанных Андреем, не так-то много оказывалось законченных. Чаще наброски так и оставались набросками. И неизвестно, что попадалось на глаза Зыбину. Этого и Яниш не знал. Он пересылал в политотдел армии все рисунки Андрея.

Дошел до Берлина и Яниш. После подписания акта о капитуляции фашистской Германии, выслушав сообщение об этом, он признался Андрею, что очень устал.

"В боевой обстановке спать я ложился - и сразу словно под воду уходил, все исчезало. А вскакивал после сна, как на пружинах. Побрился, умылся и готов ехать, шагать, бежать бегом. А теперь заснуть не могу, голова болит, раскалывается, и утром ноги словно чугунные. Хожу, пол боюсь проломить. Такие тяжелые шаги. И зевота одолевает, противная, тягучая зевота. Недоуменно развел руками. - Вы этого, товарищ Путинцев, не испытываете?"

"Нет, - ответил ему Андрей. - Ноги у меня не чугунные. И голова не болит. Спать я стал крепче. Хуже другое: не сумел я сделать то, что должен был сделать".

"Вы сделали больше, чем могли. Говорю это без лести. Я видел, как вы работали".

"Согласен. Больше, чем мог бы, и меньше, чем должен был сделать. Тоже говорю честно".

"Ну, это за пределами моего понимания".

Андрей не кривил душой. Чувство невыполненного долга не покидало его. Да, работал он много и сделал много. И если мерить искусство рисунка обычными мерами, работал неплохо. Его рисунки ходили по рукам, ими восхищались, просили подарить на память. Всех подкупало мастерство Андрея. Но сам он оставался недоволен. Точность, правдивость - да. Ему же хотелось добиться еще и набатной силы в каждой своей работе. Добиться той потрясающей силы, с которой он в большой серии рисунков изобразил трагедию Галины, все, что произошло в ту страшную ночь. Никто, разглядывая эту серию, не мог оставаться спокойным.

Он понимал: тогда это был самый первый и самый сильный, оглушающий удар войны. Потом, став повседневными, они уже не такой жгучей болью отдавались в его сердце. Ненависть к врагу накипала и становилась все яростнее, а в конкретные образы таким же палящим пламенем перетечь не могла - не хватало профессионального мастерства. Только сама Галина в рисунках удавалась Андрею именно так, как ему хотелось.

Галина тоже дошла до Берлина. В том самом медсанбате, в который она попала с обмороженными руками. Медсанбат передвигался на запад вместе с наступающими войсками генерала Комаровского, а стало быть, и вместе с редакцией дивизионной газеты, куда причислен был Андрей. Они виделись довольно часто. Галина радостно восклицала:

"Андрейка пришел! - Поясняла: - Братец мой".

И бежала ему навстречу. Робко льнула к нему, обнимала. Сквозь гимнастерку Андрей ощущал ее маленькие тугие груди. Мягкими ладошками Галина стискивала Андрею руки, поглаживала нежно:

"Братка, береги это чудо - пальцы свои!"