Свинцовый шторм

— Но все равно можно выйти в море, — произнес я с теплотой в голосе. — «Сикоракс» готова к морскому плаванию. Единственное, чего нам не хватает, так это бутылки шампанского и съемочной группы.

— Прекрасно. — Но голос ее звучал печально, может, оттого, что работа подходит к концу и, значит, скоро я уплыву и поминай как звали, и мой энтузиазм был тут несколько неуместен. Мы помолчали. — Ник?

— Поезд из Тотнеса отходит в пять часов двадцать шесть минут, — проговорил я. — Он прибывает в Лондон... э...

— Двадцать пять минут девятого, — вставила Анжела, но явно недовольно.

— Я мог бы сейчас выехать, — изобразил я нерешительность.

— Пошевеливайся, — резюмировала она, — или не будет ни радио, ни навигационных огней!

— А трюмные насосы?

Она притворилась, что думает.

— И конечно же никаких трюмных насосов.

И я поехал.

* * *

Квартира Анжелы находилась в довольно мрачном полуподвале в Кенсингтоне. В ней она жила, только если Беннистер был в отъезде. Но сам факт, что она сохранила собственную квартиру, говорил о ее стремлении к независимости. По крайней мере, мне так казалось. Квартира имела довольно заброшенный вид. Мебели было мало, все комнатные растения давно засохли, на камине лежал толстый слой пыли, повсюду валялись стопки книг и бумаг. Типичная квартира молодой деловой женщины, которая редко бывает дома.

— В следующий вторник, — сказала она.

— Ты о чем?

— Будем снимать выход «Сикоракс» в море.

— Не раньше?

Очевидно, она услышала нотки разочарования в моем голосе.

— Не раньше. — Она сидела перед зеркалом у туалетного столика и снимала с лица косметику. — Потому что понедельник уйдет на переезд съемочной группы.

— А почему они не могут приехать в воскресенье?

— Тогда им придется платить втройне. Потерпи до вторника. Хорошо?

— Высокий прилив начинается в десять часов сорок восемь минут утра, — сказал я по памяти. — Да, высокий прилив.

— Это важно?

— Это хорошо. Мы быстро дойдем до моря.

Прилипнув к зеркалу, она делала что-то особенно сложное с глазами.

— Но есть еще одна причина, почему именно вторник, — добавила она, и я почувствовал напряженность в ее голосе.

— Говори.

— Хочет приехать Тони. — Произнося эти слова, она избегала смотреть на меня. — Его присутствие очень важно. Я имею в виду, что фильм-то частично и о том, как он помог тебе, ведь так? И он хочет увидеть, как «Сикоракс» выйдет в море.

— И быть на борту?

— Может быть.

Я лежал в ее постели и, как дурак, ревновал. Я чувствовал себя так, словно удачно начавшийся праздник неожиданно приобрел какое-то скверное течение, а между тем все было вполне естественно. Я знал, что Анжела в первую очередь думает о Беннистере, но все же меня это раздражало. Последние две недели я прожил как во сне, а теперь пришла пора проснуться. Мое счастье было иллюзией, а возвращение Беннистера безжалостно напоминало, что нас с Анжелой связывает только постель.

Анжела повернулась ко мне. Она знала, о чем я думал.

— Прости меня.

— Не надо.

— Просто... — Она пожала плечами, не зная, что сказать.

— У него пальма первенства?

— Наверное, да.

— А у тебя нет выбора? — спросил я и тут же пожалел об этом, потому что тем самым проявил свою ревность.

— У меня всегда есть выбор, — ответила она с вызовом.

— Тогда почему же мы не можем уплыть на «Сикоракс» в воскресенье? В воскресенье Беннистер будет еще во Франции, хотя «Уайлдтрек» отправился домой три недели назад. Ты поплывешь со мной, — продолжал я. — Через несколько дней мы будем на Азорах, а там решим, что делать. Может, ты хочешь еще раз побывать в Австралии? Или мечтаешь побороздить Карибское море?

Анжела скрутила волосы и уложила их вокруг головы.

— Я страдаю морской болезнью.

— Через три дня все пройдет.

— Я этого не переживу. — Она смотрела в зеркало и вставляла в волосы шпильки. — Я не гожусь для моря.

— Все с этим справляются, — заметил я, — через какое-то время. Поверь мне, это не надолго.

— Ну, Ник!

Я давил на нее слишком сильно.

— Прости.

Она внимательно разглядывала свое отражение.

— Неужели ты думаешь, что мне не хочется бросить все это? Я сыта по горло этой неуверенностью Тони, этой завистью на работе, возней с графиками и киноинвентарем, суетой и вечными поисками идей для следующей программы! Но я не могу решиться на такое, не могу. Будь мне двадцать лет — другое дело. В этом возрасте весь мир состоит из любви — надо только немного в это верить. Но мне уже двадцать шесть.

— Двадцать шесть — это еще не возраст.

— Я чересчур стара, чтобы быть хиппи.

— Но я же не хиппи.

— А кто же ты, черт побери? — Она вытряхнула из пачки сигарету и закурила. — Ты собираешься шляться по миру как цыган. А где ты возьмешь деньги? Что будешь делать, если откажут ноги? А когда ты состаришься? Для тебя это нормально, тебя это особенно не заботит. Ты уверен, что все получится. Но я не такая, как ты...

— Ты хочешь быть в безопасности.

— А разве это плохо? — спросила она воинственно.

— Нет, просто я люблю тебя и не хочу потерять.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Найди работу, поселись в Девоне. С твоей медалью это легко.

— Может быть.