Свирель

Последним трудом Михаила Павловича был оригинальный по замыслу мемориальный каталог Дома-музея А. П. Чехова в Ялте. Это не обычный сухой перечень музейных материалов, а, в сущности, биография Чехова, проецированная на музейные экспонаты. Здесь рассказана история каждого экспоната, его связь с событиями жизни писателя. Первое издание книги вышло в свет уже после смерти автора, в 1937 году, последнее, восьмое, — в 1963 году.

14 ноября 1936 года после тяжелой болезни Михаил Павлович скончался в Ялте на семьдесят втором году жизни.

Е. БАЛАБАНОВИЧ

Очерки и рассказы

Грех

И свекор, и свекровь, и бабка Анна — все с нетерпением ожидали, когда невестка Федосья разрешится от бремени. Куркинская барыня писала из города, что у ее дочери мало молока и что как только Федосья родит, так пусть скорее едет к ней в город в кормилицы.

Свекор Афанасий, давно уже мечтавший открыть лавку и не имевший для этого денег, ухватился за эту идею и заранее отписал барыне, что согласен, но только с тем, чтобы деньги выплачивались не Федосье, а ему, как главе дома. Он рассчитывал, что Федосья прокормит никак не меньше восьми месяцев и что восьмидесяти рублей, которые он за нее получит, ему вполне хватит на торговые права и на первое обзаведение.

Федосья скоро произвела на свет мальчика. Роды были тяжелые, и роженица поправлялась очень медленно, но уже с пятого дня свекор и бабка Анна стали поговаривать, что пора бы уже ей вставать и что нечего баловать ребятенка грудью, так как все равно ей идти в город на место, а ему оставаться в деревне одному. А Федосья лежала в постели и, смотря, как ребенок захлебывался от избытка ее молока, и чувствуя, как разливалась по ней теплота от маленького тельца, прижимавшегося к ее груди, старалась не думать о том, что скоро уже ехать в город.

— Не барыня... — ворчала бабка Анна.

— Не замай ее! — говорил Афанасий. — Пущай лежит. По ней девять ден должен золотник ходить, пока своего места не найдет!

На восьмой день, в воскресенье, свекровь носила ребенка в село крестить, причем хотели назвать его по отцу Федором, но батюшка дал ему имя Эраст, а на девятый день уже стали собирать Федосью в город. Она рыдала, прижимала Эраста к сердцу, причитала над ним, но так как это дело было уже давно решенное, то трудно было воевать против мужниной родни и приходилось с этим мириться. Муж ее был в солдатах где-то в Царстве Польском, и если бы он был теперь дома или же пришел на побывку, как девять месяцев назад, то, быть может, он и заступился бы за нее и не отпустил бы ее в город. Но теперь она была целиком во власти свекра, и не послушаться его было нельзя.

В день отъезда с утра отваживали ребенка от матери и давали ему сосать тряпку, смоченную в коровьем молоке, и только перед самым отъездом, когда Федосье стало вдруг невтерпеж от избытка молока, дали пососать грудь ребенку, и то недолго, и поехали. Ребенок плакал.

— Прощай, болезный!.. — голосила Федосья. — Милый ты мой! Сиротинка ты горемычная!.. Плачет...

— Мал, глупенек, оттого и пишшит!.. — сказала бабка Анна. — Попривыкнет! Не господское дитё! Ну, поезжайте с богом!..

Приехали в город. Афанасий оставил лошадь на постоялом дворе и повел Федосью к барыне. Вошли с заднего крыльца и долго дожидались в кухне. Кухарка пила чай, громко откусывая сахар. Слышался плач ребенка.

Вошла нянька и, косо поглядывая на Федосью, стала развешивать новые пеленки.

— В кормилицы, что ли?..— спросила она Афанасия.

— Так точно... — ответил он. — Доложили бы барыне...

— Свой-то нешто помер?

— Нет, жив, слава тебе господи!

— Стало быть, незаконный? В вошпитательный отдали?

Федосья густо покраснела и опустила глаза.

— Зачем незаконный! — обиделся и Афанасий. — Из заработков хлопочем...

— Какая же она мать, если она свое дите не жалеет?.. Собаке и той своего щененка жалко!

Федосья вытащила платок и стала утирать им глаза.

— Что поделаешь? — вздохнул Афанасий. — Больно деньги нужны... А вы не сумлевайтесь: дома две бабы еще остались, усмотрят!

— Все не мать родная, — вздохнула нянька и вышла.

Вошла барыня. Прищурившись, она посмотрела на телячью ногу, лежавшую на столе, а потом с нее перевела глаза на Афанасия и Федосью.

— А, это ты, Афанасий? — сказала она. — Вот хорошо, что пришел!

— Здравствуйте, матушка-барыня... — отвечал он. — Вот привел-с...

— Ну что, мальчик или девочка?

— Мальчик-с... Ерастом назвали.

Барыня прищурилась на Федосью и оглядела ее кругом.

— А ну-ка, покажи грудь! — сказала она.

Федосья покраснела и расстегнулась.

Барыня потрогала ей грудь безымянным пальцем, а потом подала ей чайную чашку и сказала:

— Нацеди-ка немного!

Федосья нацедила и почувствовала себя легче. Барыня попробовала молоко, а затем вышла и минут через пять возвратилась с письмом.

— Вот что, Афанасий, — обратилась она к мужику и протянула ему письмо. — С этим письмом ты отправляйся с ней к доктору... Адрес на конверте. Всякий укажет. Пусть доктор ее осмотрит и даст записку, что она здорова.

— Что вы, барыня, не сумлевайтесь, — отвечал Афанасий. — Чего ей делается? Здорова!