Свирель Гангмара

Поросший кустами склон закончился, теперь Свен бежал между деревьями. Он еще успел подумать: странно, что злодея не видать. Отягощенный ларцом вор не мог удирать с такой скоростью, чтобы скрыться из виду настолько быстро. Сержант бросился вдоль монастырской стены, петляя между стволами… вдруг в глазах потемнело, и на голову обрушился сильный удар. Или сперва обрушился удар, и от него потемнело в глазах? Все произошло настолько быстро, что сообразить он ничего не успел.

Из разбитой головы потекла кровь, обильно заливая лицо… Мелькнула темная спина — злодей, прижимая к себе массивный ларец, снова бросился прочь…

Свен, шатаясь и цепляясь руками за сучья, брел вдоль стены — следом за беглецом… Вот лес закончился, слева были ворота монастыря, а прямо перед ним — лужайка. С холма навстречу бежали солдаты, которым было велено ждать в засаде… Но вор с ларцом как будто сквозь землю провалился.

Глава 28

Тот злополучный день начался в монастыре совершенно обыкновенно. По крайней мере внешне все было абсолютно так же, как и всегда. Встали Гунгиллины сестры с первыми лучами солнца, собрались в небольшой примыкающей к монастырскому саду часовенке и, как велит устав, первым делом вознесли хвалу Гилфингу, затем — Гунгилле. В центре молитвенного зала на круглом подиуме стояла маленькая горбатая настоятельница Гана и неразборчиво гундосила высоким скрипучим голосом старинный текст. Рядом еле слышным шепотом повторяла молитву ее ближайшая приспешница — Марна, высокая, худощавая, закутанная с ног до головы в тяжелое темно-зеленое сукно. Остальные послушницы скромно жались у стен и кто во что горазд повторяли молитву за матушкой Ганой. Потом настоятельница, как обычно, напоследок окинула сестер колючим недобрым взглядом, и все отправились в трапезную.

После скудного завтрака настоятельница неспешно обошла монастырь, раздавая указания. Марна сперва следовала за ней, сложив ладони под накидкой, кивала каждому слову старухи, потом удалилась… Послушницы пошли работать — кто в монастырский сад, кто в мастерскую, кто на кухню. Словом, самое обычное утро.

То, что произошло затем, кто-то счел знамением, кто-то — Гилфинговой карой, а кто-то выдумкой…

Внезапно в обители стало темно как ночью. Над теми, кто трудился в саду, затмился солнечный свет, а сестры, что оказались в здании, твердили потом, что все свечи потухли разом, будто их задули. А минуту спустя покой и тишину святого места нарушил громкий визг Эльги, самой молодой монашки.

— A-а! Привидение! Вон там оно, только что видела! Из угловой кельи вдруг как выскочит!

Жизнь в монастыре скучна и однообразна. Любое событие тут же оказывается в центре внимания. Сестры сбежались на крик Эльги. Подоспела настоятельница, а следом за ней и сестра Марна. Кто-то из монашек наконец-то догадался зажечь свечи. И тут сразу же все заметили, что Эльга необычайно раскраснелась, глаза возбужденно блестят, а белые, как лен, волосы выбились из-под платка и в беспорядке падают на лицо.

— Это я, значит, на кухню шла и вдруг вижу, по коридору кто-то бежит… такой страшный, черный, на мужчину похож… и темно… — сбивчиво начала Эльга, но, заметив сердитый взгляд настоятельницы, потупилась и замолчала.

Эльга жила в монастыре немногим больше месяца и все никак не могла привыкнуть к строгим здешним распорядкам. Мирские соблазны продолжали кружить ее совсем еще юную головку. И этого обстоятельства никак не удавалось скрыть от строгих глаз монастырского начальства. Вот и сейчас лицо матушки Ганы стало чернее тучи.

— Чего орешь? Откуда тут взяться мужчине? Молитву против наваждений Гангмаровых тридцать три раза прочтешь, и две недели никаких прогулок. А вы, — строго обратилась она к остальным монашкам, — чего тут не видели? А ну-ка, марш на работу!

— Вот-вот, совершенно распустились, — прошипела Марна. — Все потому, что строгости нет никакой. Ишь, до чего дошло, мужчины мерещиться стали прямо среди бела дня!

Эльга вначале зашмыгала носом, потом из глаз в три ручья покатились слезы. Другие монашки, стараясь не смотреть в ее сторону, начали поспешно расходиться. Постепенно снова стало светло. Ненужные свечи погасили и убрали. Инцидент, казалось, был исчерпан.

Но тут раздался громоподобный стук. Сестры гурьбой двинулись к воротам. Живший в обители приблудный пес, давясь хрипом, принялся облаивать вход.

— Именем закона, немедленно откройте! — раздался на весь монастырь такой красивый и зычный мужской бас, что у Эльги мгновенно высохли слезы на глазах и сладко заныло под ложечкой.

— Куда ломитесь, бесстыдники? А ну, убирайтесь отсюда, — возмущенно заверещала Гана, стараясь перекричать пса.

Стук стал еще громче.

— Открывайте, не то выломаем дверь! Ловим опасного преступника! Укрыватели расцениваются как сообщники.

Матушка Гана слабо охнула, да так и застыла на месте с трясущимся подбородком и широко открытым ртом. Злобно шипя и брызгая слюной, забормотала молитвы, больше похожие на проклятия. И только Марна не растерялась.

— А ну-ка, сестры, закрыть лицо, и шагом марш в часовню, — быстро скомандовала она.