Свирель на ветру

— Не числился, а работал. Тринадцать лет. Пока ему собственный его сын, Миней Перга, глаз не выколол.

— Это как же?

— А самым натуральным способом. В махровое полотенце, которым дед Матвей по утрам лицо вытирал, младший Перга рыболовных крючочков понавтыкал. Чтобы досадить родителю…

— Какой подлец!

— Сынок-то? Он музыкант. На скрипке играет. За границу ездит.

— М-да-а… Дьявол с ним, с сынком. Зовите, Слюсарев, старика. Не будем ему дуло показывать. Если человек страдал в жизни… Тогда он без принуждения поймет, что к чему…

— Что газету нужно выпускать?

— Что со злом нужно бороться! А не прикидываться дурачком. Все! Ведите сюда Пергу… Живо!

Орлов еще раз послюнил карандаш и принялся писать обращение к населению городка, решив опубликовать его на видном месте.

Слюсарев возвратился, толкая впереди себя, как платформу с песком для безопасности, подслеповатого старичка Матвея Пергу.

В теплых байковых штанах, заправленных в черные валенки с галошами, в ситцевой рубахе в мелкий цветочек и стеганой безрукавке, Перга походил на деревенского дедушку. И лишь когда на приплюснутый нос водрузил он круглые очки в металлической оправе, стало ясно, что перед вами мастеровой человек.

Должно быть, Слюсарев поднял его с постели. Седые измятые волосы лежали вокруг лысины в беспорядке. Рыжие прокуренные усы измученно висели вокруг рта. Под одной косматой бровью плескался уцелевший, цвета жиденького, испитого чая, зрачок. Под другой бровью ничего не было, кроме складок поблекшей старческой кожи.

Старик приблизился к верстаку, за которым Орлов писал свое воззвание, и произнес невнятно:

— Пегга! — Оказывается, он ко всему еще и картавил. Затем дед довольно трогательно сложил на животе небольшие, но жилистые ладошки и стал ждать реакции Орлова.

— Матвей Ильич… Я прочитаю вам воззвание.

— К кому воззвание, пгостите? Ко мне? Тогда позвольте закугить?

— Курите. А воззвание к населению города. Стало быть, и к вам тоже.

Старик Перга принялся неторопливо сворачивать козью ножку из довоенного экземпляра «Зари». Орлов подождал, покуда Матвей Ильич запалит свой заряд, а затем встал во весь рост и громко прочел воззвание.

— Это необходимо срочно набрать и отпечатать. А также передовицу из «Правды» и все остальное.

— Значит, в гогоде Советская власть, как я понял? — уточнил для себя Перга.

— Как видите. И вот что еще, Матвей Ильич. Не бойтесь. Вы и товарищ Слюсарев официально мобилизуетесь как бы… на трудовой фронт. По специальности. Никто вас не упрекнет за это. Даже враги.

— А Слюсарев тиснет?

— Тиснет. Есть уговор.

Старик Перга, что-то для себя уясняя, позволил, перед тем как согласиться набирать газету, задать Орлову еще несколько вопросов.

— Любопытствую. Вот вы подписали свое воззвание «генегал Оглов». Вы что же… Так оно и есть — натугальный генегал? Где же ваши гомбы, звезды генегальские где? Пгавда, может, вы цивильный генегал? Как в стагину: действительный тайный советник?

— Не городите чепухи, Матвей Ильич. Коли я говорю: генерал — значит, генерал! Мне лучше знать, кто я! Не звезды спасают положение, а присутствие духа. И потом, — улыбнулся Орлов Перге примиряюще, — разве я не похож на генерала?

— Похож, похож! — закашлялся Матвей Ильич… — Не пегеживай. Вот газве что моложаво выглядишь… для генегальского звания. Генегалы всегда с пузом, и лампасы у них на галифе. И еще скажи ты мне, генегал, почему отступаем?

— Чтобы сил набраться и наступать.

— Да?.. Логично. Выходит, не ожидали? Немца, вгага?

— Говорят, даже приговоренный к смерти до последней секунды не верит в гибель свою… А такая огромная… такая могучая страна, как наша, разве могла она от битых германцев подобной прыти ожидать? Ожидала, конечно… И все же, видимо, не до конца. Так мне думается. У Гитлера — машина. И сработана она по последнему слову техники. А у нас — Родина. Родина, а не машина! И сработана она тысячелетней любовью народной. Выдюжим. Это он нас по-сонному, гад… В четыре утра разбудил. Да еще в выходной день.

— Пгавильно говогишь, генегал. Вот тепегь ясно. Давай свое сочинение, набигать буду.

В типографской кладовой разыскали шрифт в упаковке. Засыпали кассу, и старик Перга принялся колдовать. Руки его бегали по ячейкам, как молодые, словно на музыкальном инструменте играли. Три колонки будущей газеты набрал он довольно проворно и, главное, без ошибок. Правда, сгибался он над кассой низко, почти вплотную припадая лицом к ячейкам.

Решили газету заводить на одной стороне бумажного листа: и печатать проще, и на стену клеить сподручней.

Орлов дождался первого оттиска, перечитал свое воззвание, обнюхал газетку сверху донизу, спрятал во внутреннем кармане шинели. Наказал, что придет за остальными экземплярами двумя часами позже, и, окрыленный удачей, помчался на своей полуторке к зданию главпочты.

* * *