Свирепые калеки

– И тем не менее, – продолжал Свиттерс, – должен признать, что ты прав, предполагая, будто утрата девственности никоим образом не равнозначна утрате невинности. Если, конечно, не определять «невинность» как «неведение».

– В этом случае, – подхватил Бобби, – каждый сукин сын в штате Техас невинен, как снежинка. Делюсь с тобой этой истиной как с земляком-техасцем.

– Ни в одном документе моего резюме ты не найдешь названия «Техас».

– Только потому, что ты основательно подправил свои треклятые файлы. Полузащитник[54] в команде средней школы имени Стивена Ф. Остина.[55] Или я тебя путаю с каким-нибудь другим парнем, поздоровее?

– В Остине мы прожили каких-нибудь два года. И оба раза на летние каникулы я уезжал к бабушке в Сиэтл.

– Так, прикинем-ка: в процентном соотношении к твоему возрасту получается, что ты – техасец на одну восемнадцатую. Прискорбно мало, признаю; с другой стороны, отсюда твоя смазливая внешность.

– И мое пристрастие к острому томатному соусу.

– Хвала Господу! – потребовал Бобби еще пива. – Кстати, давно собираюсь спросить: а отчего ты в колледже футбол забросил?

– Ох, даже не знаю. Такое ощущение, что на всех кампусах, куда я попадал в ходе… э-э… рекрутерских разъездов,[56] все игроки без исключения говорили только о деньгах и ни о чем больше. Для них футбол был разновидностью бизнеса, даже на уровне колледжа, и единственная мечта их жизни сводилась к тому, чтобы прорваться на золотые прииски НФЛ[57] с агентом и лопатой. Ну, я и решил попробовать себя в регби. В регби крутости и азарта столько же, а развлекаловки на порядок больше, потому что в Америке по крайней мере на нем и пяти центов не заработать. Я им, верно, потому и увлекся, что регби не затронут коммерцией и рекламной шумихой. В регби ты просто-напросто парень, который подставляет под удар свои зубы из любви к спорту, а не как объект купли-продажи.

– Ага! – завопил Бобби, торжествующе ухмыляясь. – Вот оно! Ты падок на чистоту, Свиттерс! Защите нечего добавить: Свиттерс, я закрываю кейс с документами.

– Кейс, я закрываю Свиттерса, – парировал Свиттерс, и друзья закатились таким идиотским смехом, что даже девочки из бара покачали головами и отвернулись.

Бобби Кейса вскорости перевели на базу U2 на Аляске. Ходили слухи, будто после его отъезда по сточным канавам Патпонга рекой текли женские слезы. К слову сказать, хотя Бобби и охарактеризовал себя как «незрелую, инфантильную личность средних лет», он был на несколько лет младше Свиттерса, каковой факт подчеркивали двадцатисемидюймовая талия и мальчишеская копна иссиня-черных волос и опровергали лиловатые круги под глазами, блестяще-прижмуренными, как у всех летчиков. Свои последние часы в Бангкоке он провел в глубокой медитации в буддистском храме; с другой стороны, нельзя умолчать и о том, что накануне вечером он выступил перед клубом К.О.З.Н.И. с сорокаминутной лекцией на тему первой фразы «Поминок по Финнегану» (дальше в книге он так и не продвинулся).

Свиттерса отозвали домой, в Лэнгли. Свои последние часы в Бангкоке он провел в обществе девочки-подростка в прямом смысле этого слова. Он купил ей новое шелковое платье, джинсы и плейер. А затем посадил ее на автобус, идущий в родную деревню, с шестью тысячами долларов в розовой пластмассовой сумочке, кладя тем самым конец недолгой карьере проститутки. Таким образом она спасет семью от разорения и – учитывая, что секса в Таиланде не стыдятся, а Свиттерс позаботился о том, чтобы девочка не подцепила болезни, – со временем выйдет замуж за юношу, в которого была влюблена с детства, в развеселой праздничной церемонии на краю поля, где, потрескивая, созревает рис. Шесть кусков он выиграл у одного японского бизнесмена в игру «бака-бачи» – едва не спровоцировав тем самым международный конфликт. Что до прощальной речи Свиттерса в клубе К.О.З.Н.И., такого лекция о «Поминках» продолжалась вплоть до рассвета следующего дня и, говорят, завершилась тем, что он в голом виде, окровавленный, распевал «Пришлите клоунов» – члены клуба были глубоко шокированы подобной осведомленностью.

К самоанализу Свиттерс особой склонности не проявлял. Возможно, он чувствовал, что самоанализ толкает нечестных в бездны самообмана еще более глубокие, а прямодушных повергает в отчаяние. Потому характеристику, данную ему Бобби в тот вечер в Бангкоке – охотник за чистотой, – он почти не вспоминал. И теперь, два года спустя, на борту утлой посудины, плывущей по перуанской Амазонке, катая по палубе опрокинувшегося на спину пятнистого звереныша и размышляя про себя, размышлял он не столько о своем предположительном влечении к невинности сколько о своем бесспорном влечении к Сюзи, будучи более или менее уверен, что это – не одно и то же.