Свирепые калеки

Тофик остановил грузовик – стареющий «мерседес»-купе с узким задним сиденьем и полотняным навесом – в витом переулке и четырежды просигналил. Со скрипом и лязгом расшатанная дверца рифленого железа поползла вверх, и Тофик, дав задний ход, въехал в глубокий и узкий гараж. Скупо освещенный парой голых лампочек-сороковатток, свисающих с оштукатуренного потолка точно отполированные таранные кости на веревочке, гараж благоухал моторным маслом, растворителем, кисловатым металлическим запахом, мускусным резиновым и в придачу какой-то горелой дрянью. Справа находился небольшой застекленный офис, там, в ярком свете, взгляд различал троих мужчин: двое стояли, один восседал за замусоренным деревянным письменным столом. Тофику нужно было заглянуть туда, подписать кое-какие бумаги.

Свиттерсу он предложил подождать в машине.

– Мне нужен мой чемодан, – заявил Свиттерс без экивоков.

Помощник принес запрашиваемое. Затем притащил щетки, ветошь, лохань с мыльной водой и принялся яростно отдирать отслаивающуюся краску с пытаемого песком и солнцем грузовика. Сквозь пенную завесу воды, стекающей по ветровому стеклу, голые лампочки напомнили Свиттерсу лимоны святого Пахомия. От их ослепительно желтого света головная боль усилилась. Он перевел взгляд на офис: Тофик оживленно беседовал с остальными – с человеком за письменным столом, с виду двойником Тофика, только потолще и постарше, и с теми двумя, что оставались на ногах: эти были в костюмах, при галстуках и с европейскими лицами. Что-то в этой паре насторожило Свиттерсов взгляд – взгляд, натренированный в Лэнгли. Сощурившись, он внимательнее вгляделся сквозь мыльные потеки. И погладил чемодан.

Прошло не менее получаса, когда Тофик наконец возвратился и выбранил помощника за то, что тот своей чистоплотностью безжалостно гробит грузовик.

– Ступай домой к семье, – приказал он, гоня хлопотливого мойщика за дверь. – Да и мы тоже пойдем, – сообщил он Свиттерсу, раскладывая для него кресло. Озадаченный тем, сколь ловко его пассажир одним прыжком переместился из кабины в «Invacare 9000», он полюбопытствовал:

– Так что, ты говоришь, у тебя за болезнь-то такая?

– Ходячая пневмония. – Перевести это на арабский оказалось непросто.

Тофик жил в нескольких кварталах от гаража. Свиттерс ехал рядом с ним по улицам древнейшего из по сей день населенных городов мира. В этих самых местах женоненавистник Павел обрел прибежище после своего припадка на дороге в Дамаск и сформулировал структуру и запреты того, что впоследствии получит название «христианство». Вот уж воистину «улица, так называемая Прямая». Пока друзья тряслись по истертым камням мостовой, Тофик, чуть смущаясь, сообщил Свиттерсу, что комнату он уступит ему лишь до рассвета – его нежданно-негаданно отправляют в очередной рейс, а конечно же, оставить чужого мужчину в доме наедине со своей женой он ну никак не может.

Ну разумеется, нет. При всем своем христианстве Тофик. – араб и, следовательно, подвержен тем же сексуальным комплексам, что среди мужчин Среднего Востока достигли титанических, просто-таки мирониспровергающих пропорций: именно эти комплексы породили покрывала, бритье головы, клиторидэктомию, домашние аресты, сегрегацию, всевозможные позы мачо и три основные религии. «Должно быть, здешние женщины – это нечто!» – думал про себя Свиттерс. С огненными бедрами, с вагинами из чистого золота, либидо их ревет подобно диким ослам и громоздится над миром подобно песчаным дюнам. Неутомимые, неукротимые, непостижимые, эти женщины просто-таки наизнанку вывернули сексуальное животное более слабое и сподвигли его возводить культурные, политические и религиозные стены с целью сдержать их глубинные, бурлящие соки, – стены столь крутые и неподатливые, что незыблемо стоят и по сей день. И на комплексы пениса Левант монополию отнюдь не держит; два великолепнейших создания мира, тигр и носорог, в 1998 году едва не оказались в числе исчезнувших видов только потому, что азиатские мужчины считали, будто, съедая соответствующую часть анатомии этих животных, они тем самым укрепляют свои драгоценные уды; а угрожающе избыточный рост населения в рамках многих наций объясняется насущной потребностью мужей публично демонстрировать свою мужскую силу, вынуждая бедных жен все время ходить беременными. Однако именно на Среднем Востоке концепция жесткого вагино-надзора проявилась наиболее драматично и обернулась наиболее затяжными последствиями; и Свиттерс (который и сам испытал легкий приступ «коитальной недостаточности» после того, как сестра Фанни удрала с его койки) был бы очень не прочь посетить шатры этих знойных семитских и до-семитских девчонок. Это мужчины у них – плаксы и трусишки с комплексом неполноценности, или их женщины в самом деле настолько свободны и пылки? Как бы то ни было, уж будьте уверены, он, Свиттерс, заучил бы название их наводящего ужас сокровища на всех племенных диалектах, что есть.