Свирепые калеки

– Всего лишь взбодрил добрую старую иммунную систему, – пояснил Свиттерс.

Перед беседкой группа слегка рассредоточилась; бывшие монахини смотрели во все глаза, пытаясь хотя бы мельком разглядеть патриарха, которому они, возможно, и противостояли, но которого тем не менее глубоко уважали и почитали: реакция вполне предсказуемая, при их-то воспитании! Однако на экранах их радаров ни единого папского сигнала пока что не замерцало. Свиттерс смутно различал две фигуры в деловых костюмах по обе стороны от пустого трона – ни одна из них папской тени не отбрасывала. В беседку вошел Сканлани. Троица быстро переговорила о чем-то между собой, затем окликнули кардинала. Кардинал, в свою очередь, кивнул Домино.

– Пресловутый документ у вас? Хорошо. Будьте добры, пойдемте.

Кардинал взял ее за локоть и увлек по направлению к четырем невысоким ступенькам, ведущим в бельведер. Мустанг Салли и Пиппи пристроились было за ней, изнывая от желания преклонить колена, но гвардейцы преградили им путь, а Свиттерс, даже не двинувшись с места, почувствовал, как капитан крепче вцепился в кресло.

Мимо пролетела парочка певчих птиц, оглашая сад певче-птичьими звуками.

На верхней ступени Домино замешкалась. Хотя стояла она к Свиттерсу спиной, он знал: монахиня не отрывает глаз от задней двери в павильон, высматривая хоть какой-нибудь признак белой обезьянки с фарфорово-голубыми глазками в ореоле исполненной смирения власти. Искала она напрасно и с места не трогалась, прижимая к груди истрепанный фатимский конверт. Кардинал попытался мягко подтолкнуть ее внутрь, однако Домино даже не пошевельнулась. В это самое мгновение Сканлани и его два спутника дружелюбно, но прицельно боком-боком двинулись к ней.

Вот они переместились из полумрака в изменчивый, прихотливый узор из листьев плюща и солнечного света – один из мужчин оказался никем иным, как достойным доктором Гонкальвесом, экспертом по Фатиме и автором биографии Салазара,[269] в каковой изобразил португальского диктатора как современного апостола. Во втором тоже ощущалось нечто смутно знакомое. Щелчок-другой биокомпьютера, и Свиттерс опознал в нем шпиона-«невидимку» родной конторы, пронырливого ковбоя с крысьим взглядом по имени Сивард из штата Мэйфлауэра Кэбота Фицджеральда, который, по всей видимости, интересовался делами религиозными и сколько-то в них разбирался: в какой-то момент он обратился к Мэйфлауэру с ходатайством позволить ему пришить далай-ламу, в ближайшее окружение которого Сиварду удалось просочиться. «Этот завернутый в простыни ублюдок пропагандирует дестабилизирующий вариант счастья», – якобы жаловался Сивард. «Именно потому, что он делает упор на счастье, его всерьез и не принимают», – парировал Мэйфлауэр.

А вот Сиварда Свиттерс очень даже принимал всерьез. Сказать, что Свиттерсу страшно не нравилось, как все это выглядит, как все это звучит и как все это пахнет, – значит выразиться весьма сдержанно.

Типы в бельведере вступили в переговоры. Даже в ласковой зеленой тишине сада из того, что говорили мужчины, Свиттерсу ничего не удавалось расслышать, хотя он то и дело улавливал слово-другое от Домино. Он слышал, как она сказала «нет», причем не один раз. Он слышал, как она сказала: «Это нечестно». Он слышал, как она сказала: «Я не могу». Он слышал, как она сказала: «Мне придется посоветоваться с аббатисой». По тому, как под ее лучшим чадором перекатывались спинные мышцы, Свиттерс знал: она судорожно прижимает пророчество к груди, точно не рожденного ею ребенка.

Он оглянулся на Пиппи. Ее веснушки гасли, точно умирающие звезды. Он оглянулся на Мустанга Салли. Ее крутой завиток прилип к потному лбу зловещим знаком вопроса. «Нет», – отчетливо сказала Домино. Голос ее звучал твердо, что сыр чеддер. А затем: «Откуда мне знать, что это…»

Одним стремительным, неуловимым движением Сканлани скользнул к ней. Сжимая что-то в кулаке. Что-то длиной с карманный фонарик. Что-то блестящее и черное, точно лакричный леденец. Что-то явно неметаллическое – наверное, чтобы эту штуку не отслеживали металлодетекторы в аэропортах. Прямо как Свиттерсова «беретта». «Беретта», ныне запертая в ватиканском сейфе, словно одно из легендарных сокровищ Папского Престола.

Выбросив руку, Сканлани поднес зловещий предмет к голове Домино, намереваясь – вне всякого сомнения! – пристрелить ее на месте прямой наводкой, прямо между глаз.

– Стой, сукин сын! – заорал Свиттерс.

Капитан попытался удержать его; Свиттерс играючи сломал ему запястье, словно имел дело с куклой Барби.