Sviridov_Igor_Ledyanaya_zapadnya_Litmir_club_886492_original_4cad1

На кораблях было разработано специальное расписание, в котором предусматривалось, чтобы экипажи ледоколов не менее четырех часов были заняты полезным трудом и прогулками на свежем воздухе. Но такой распорядок дня в какой-то степени выполнялся, пока стояли светлые дни. После 31 октября, когда наступила долгая полярная ночь, которая длилась 103 суток, сильные морозы, пурга и густые сумерки очень часто заставляли людей сутками проводить время в холодных, темных и тесных жилых помещениях. Тяжести зимовки усугублялись еще и тем, что с августа 1914 года и практически до февраля 1915 года отсутствовала какая-либо связь кораблей с Большой землей. Родные и близкие все это время ничего не знали о судьбе полярников. Ничего толком не знали и зимовщики о событиях на германском фронте.

Только 20 января радисту «Эклипса» Д. И. Иванову удалось в конце концов установить связь с радиостанцией на Югорском Шаре. Первым делом в Петроград передали сообщение с указанием места зимовки ледоколов и «Эклипса». В ответ получили телеграмму Главного гидрографического управления, написанную еще в августе 1914 года... Связь с Югорским Шаром оборвалась так же неожиданно, как и возникла. Только от случая к случаю удавалось получать телеграммы и передавать сообщения в центр через «Эклипс» и Югорский Шар.

В последний день января разразилась пурга. Она выла так, словно тысячи волков, сменяя друг друга, соревновались по части голоса. Пурга хватала за лицо, забиралась под бушлаты зимовщиков, студила кровь. Выходить в такую непогодь из кубрика, где горит уголь в печурке, было сущим наказанием. А выходить надо. Потом потеплело. С 4 февраля вновь ударил мороз.

Федор Ильин появился в кубрике вместе с облачком холодного воздуха.

— А морозец нынче точь-в-точь, как у нас на Тамбовщине на крещение!

Федор стряхнул снег с бушлата, снял рукавицы, плюхнул на печурку ведро со снегом, подсел к камельку, протянув к огню озябшие руки.

— Тебя, старшина, только за смертью посылать, — с обидой упрекнул Федора Иван Ладоничев. Он давно мучился болями в животе. — Мы уж тут решили, что тобой белый медведь закусил.

— В таких местах даже медведи не живут, — усмехнулся Федор.

Федор ходил за куском слежавшегося снега. Питьевая вода кончилась, а пить всем хотелось страшно. Опять в обед ели щи с солониной, а на второе — горох с солониной.

— Солонина воду любит, — сказал Иван Филиппов. — А у меня, к сведению некоторых любителей, сахарок имеется.

— А у меня заварка есть! — сообщил Федор.

— Чаевничать, значит, будем? — спросил Киреев.

— Чайку? Это можно. Но сперва надо снегу натаять, — перебил Киреева Филиппов.

— А чья нынче очередь? — спросил Федор.

— Твоя, Федя! Твоя.

— Неужто моя? — притворно удивился кочегарный старшина. — Да я совсем недавно бегал...

Ходил за снегом Федор и в самом деле долго, так как по пути заглянул на камбуз. Несколькими словами перебросился с коком Иваном Ханявкой.

— Пятый месяц зимовки пошел, а кажется, годы минули, — с тоской произнес Иван. — Спасибо, что у меня работенки хоть отбавляй. Скучать некогда, на всякие мысли времени не остается. А как ты, Федор? Маешься? В кочегарке своей, наверное, с осени не был?

— Туговато всем нынче, — вздохнул Федор. — Лучше бы мы с Семеном на своем миноносце «Смелом» лямку тянули. Там, конечно, не мед, но все-таки лучше этого ледяного царства. В кубрике дышать нечем и проветрить нельзя, по утрам и так больше пяти градусов не бывает.

— Вот так, браток, и учит жизнь уму-разуму...

— Ведь как Вилькицкий обещал. К зиме, мол, или во Владивосток вернемся, или в Архангельске якорь бросим. А получилось, что с льдинами в обнимку время коротаем. Тоскуют братишки. Я тебе про моих кочегаров скажу. Сам знаешь, как трудно им во время рейса, а сейчас у всех одно желание: плыть, делать что-то полезное, готовы по двенадцать часов в сутки уголек в топку бросать, лишь бы не сиднем сидеть. Намедни группу подбирали для всяких научных опытов. От добровольцев отбоя не было. Одно только и сердце греет — ждет Россия, когда мы самую северную дорожку проложим. Без этой веры в нужность нашего дела и руки на себя наложить недолго.

На некоторое время оба приумолкли, каждый думал о чем-то своем. Федор вспоминал товарищей по миноносцу, веселый кубрик, летние улицы Владивостока. Какими незначительными и мелкими представлялись теперь трудности, которые там, на миноносце, казались невыносимыми... Даже вахта во время шторма выглядела сущим блаженством по сравнению с «отдыхом» в ледяном царстве.

— Аркадий ничего нового про военные действия не слышал? — спросил кок.

— Вроде наши наступают.

— Куда, брат, наступают? Зачем? Вот вопрос.

— А этого не передают по телеграфу. Может быть, шифр какой есть, специально для офицеров. Для них даже во время зимовки особые условия.