Свисток

Я был готов переселиться во Францию, Испанию или Италию. Мы уже установили контакт с парижским клубом «Сен-Жермен». Оставалось ждать, сосредоточиться на тренировках и игре и перейти затем в клуб «Адидаса».

Мог ли кто-нибудь уступить? Откажется ли «Кельн» от своего договора с «Пумой»? Немыслимо. «Пума» отступит от этого контракта? Едва ли. «Адидас» продаст меня «Пуме»? Чего не случается… Последняя гипотеза представлялась мне унизительной. Ждать следовало чего угодно.

Правление клуба сделало мне тем временем заманчивое предложение: благоприятный для меня контракт мог быть продлен с июня 1985-го на 4 года, но при условии, что «Пума» и «Адидас» придут к компромиссу. «У тебя, конечно, есть время, чтобы все это обдумать», – сделал шаг мне навстречу менеджер клуба Михаэль Майер.

Тем временем весь Кельн праздновал карнавал. Почему бы в маске клоуна никем не узнанным не побродить по городу, позабыв про все свои заботы?

Я обсуждал с «Адидасом» новую коллекцию одежды в Герцогенаурахе. На обратном пути зазвонил радиотелефон Рюдигера. Звонила Марлис. Она была совсем растеряна. «По-моему, тут что-то происходит. Но я не знаю что. Постоянно звонят журналисты, чтобы поздравить тебя с новым контрактом. Мне становится не по себе. Что могут означать эти звонки? Они прощупывают почву? Или они в клубе хотят просто смять тебя, используя для этого цвета «Пумы»?»

Я был озадачен. Рюдигер тоже. Быть может, нас хотят поставить перед свершившимся фактом? Было ли карнавальное заседание вечером 11 февраля 1985 года ловушкой? Должен ли я вообще присутствовать там?

«Ты пойдешь, – решил Рюдигер. – Уклоняться – не выход. Кроме того, карнавальное заседание едва ли может быть местом подписания контрактов».

Я надел свой смокинг, как рыцарские доспехи, и отправился в «Сартори», где проходило заседание. Михаэль Майер ожидал меня.

Он торжественно объявил: «Харальд, дело сделано. Всю вторую половину дня мы договаривались с Дасслером. Вайанд и я добились того, что «Пума» дарит тебя клубу. Ты можешь оставаться у «Адидаса».

Возможно ли дарить человека, который никому не принадлежит? Я решил немедленно известить Рюдигера. В кухне отеля отыскал телефон.

– В этом шоу Вайанда – Дасслера участвовать не собираюсь. Я не шут. Даже на карнавале.

– Брось этот цирк, – посоветовал Рюдигер, – уходи оттуда. Сигарета на свежем воздухе – вот что тебе сейчас поможет прийти в себя. Предоставь другим веселиться, но только не позволяй себя провоцировать!

В зале аплодировали моим коллегам. Отныне они становились служащими «Пумы».

Толпа журналистов устремилась ко мне. Я выскользнул наружу. В зале – удрученные лица. «Это месть Тони за то, что мой муж отстранил его тогда от игры с мангеймским «Вельдхоформ», – жена Вайанда попыталась развеять всеобщее смущение. – Мой муж прервал серию Тони».

Это правда, что я по этой причине злился на нашего президента, да и злюсь на него до сих пор.

Осенью 1984 года в интервью агентству ДПА я покритиковал «политику закупок», проводимую «Кельном». Правление клуба в ответ вынесло приговор: «Шумахер отстранен от игры «Кельна» против команды Мангейма». Доктор Уормс, член совета клуба, его адвокат Шефер и я попытались переубедить Петера Вайанда.

В конце концов «адвокатам доброй воли» показалось, что президент сдается. В три часа утра было сказано: «Вайанд ждет тебя ровно в восемь у себя дома – со всем твоим снаряжением». Об этом мне сообщил Шефер.

Значит, проблема снята с повестки? Спустя несколько часов ровно в восемь я стоял перед моим президентом. Он с некоторым смущением посмотрел на меня, а потом выдал: «Тони, я сожалею, но ты не едешь в Мангейм – решение остается в силе!»

Мне казалось, что я ослышался, я готов был вот-вот взорваться. Удрученный Вайанд стоял передо мной.

Как обессиленный отец перед своим бунтующим сыном. Он боялся потерять свое лицо. Именно так пытался я объяснить себе впоследствии столь неожиданную перемену в нем. В три часа ночи он исходил, вероятно, из иных, более благородных побуждений.

По возрасту Петер Вайанд на самом деле мог бы быть моим отцом. Для меня он – одна из самых уважаемых персон. Мне он нравится. Как и я, он крайне импульсивен и подчас непредсказуем, способен взрываться и тщеславен, как павлин, – критику он не переносит вообще. Мы часто сталкиваемся: меня раздражает его опека, ему не по вкусу моя дерзость. Но вернемся к теме отстранения от игры. Я вбил себе в голову, что должен провести непрерывную серию из четырехсот игр. Мне хотелось превзойти в этом моего кумира Зеппа Майера.

Несмотря на травмы, я провел одну за другой 213 игр. Это означало шесть лет постоянства, 34 матча в 365 дней. А затем отец клуба разбил эту мою мечту.