Свистопляска с расследованием

Перекусили мы быстро. А потом Самойлов, как по волшебству, достал откуда-то грифель и блокнот и пригласил Татьяну пройти к окну, «погрустить». Это он так выразился, намекал, что хотел запечатлеть ее печальный взгляд, подсмотренный им еще в выставочном центре. Ну, а к окну ее подвел, так это было понятно: там света было больше. Хотя время уже было ближе к закату, поэтому люстру включить тоже пришлось.

– Я, пожалуй, пойду. Посуду вам помыла…

– Куда?! – рявкнула на меня Татьяна, не поворачивая головы в мою сторону, продолжая сидеть в той позе, как ее усадили.

– Стоять! – вторил ей Самойлов, не прекращая водить грифелем по листу блокнота. – Я тебя тоже собираюсь запечатлеть, радость моя, как только с Татьяной закончу.

– Попрошу мне не тыкать, – мое недовольство их окриками вылилось исключительно на Алексея. – Некогда мне с вами тут…

– Это мне некогда было, Галина Андреевна, голубушка вы моя. У меня, между прочим, на этот вечер была деловая встреча назначена, а я ее отменил, чтобы вашу просьбу выполнить.

– Видела я ваши встречи «деловые», Алексей Юрьевич! Не далее, как вчера, между прочим! Так что…

– Что за намеки?! – развернулся он от Татьяны и даже руки опустил. – Это вы, конечно, сейчас про Анжелику вспомнили. Так вот…

– Не надо ничего говорить. Не утруждайтесь. Все равно мое мнение о вас останется неизменным. Лучше, продолжайте делать зарисовки.

– Это, какое же, мнение? Когда вы успели его заиметь, птичка моя?!

– Я не птичка. И тем более, не ваша! Попрошу обойтись без прозвищ. И вообще, разве нельзя сегодня рисовать только подругу? А меня можно и потом… как-нибудь…

– Мне решать, когда на вас время свое тратить. Стоять, я сказал! Вот, так. Присядьте на стул и ждите.

– Ладно, – сдалась я, заметив умоляющий взгляд Татьяны, но села не на стул, а в кресло, принципиально, чтобы хоть какое решение оставить за собой. – И долго мне ждать?

– Как получится.

У него это вышло к полуночи. Я уже во всю к этому времени дремала в кресле. Подобрала под себя ноги, руку устроила на подлокотнике, голову на ней. Очнулась, почувствовав на себе чужой взгляд. Надо мной стоял Алексей и смотрел так пристально, что вот я это и почувствовала сквозь сон.

– Что? Как? Зачем? – заморгала я, не в силах до конца проснуться.

– Тихо, тихо. Птичка невеличка, – склонился он надо мной, говорил тихо и вкрадчиво, я даже не поняла, кто это аккуратно берет меня на руки. – Сейчас будем баиньки.

Краем глаза заметила Татьяну, она была в этой же комнате и стелила постель на разобранном диване. Увиденная при моем кратком пробуждении картинка была очень мирной и успокаивающей. Может, поэтому я снова закрыла глаза и продолжила досматривать прерванный, было, сон. Снова пробудилась уже глубокой ночью, это я поняла по окнам в доме напротив, они там почти все не светились. Приподняла голову с подушки, осмотрелась. Заметила рядом включенный торшер. Удивилась, зачем ему было гореть в такое время. Но потом рассмотрела в кресле, рядом с диваном, Алексея. Он сидел и рисовал, на мое пробуждение не очень-то и реагировал.

– А, а! Все рисуете… – пробурчала я, не замечая, что лежу перед ним в одном нижнем белье, что простыня с меня сползла чуть не до копчика, просто зевнула сладко-сладко, и повернулась на другой бок, отворачиваясь от света, чтобы не бил мне в глаза, и натягивая простыню повыше. – Ложились бы уже… поздно совсем…

Дальше мне приснилось, что замерзла. Может, это и не сон вовсе был, а по правде, но просыпаться и поправлять на себе одеяло мне не хотелось и не моглось. Так и продолжала корчиться и сжиматься в тугой комок все больше и больше. Но потом почувствовала под боком тепло. Мне захотелось его больше, и я придвинулась к этому приятному и такому нежному теплу, что потом мне захотелось его еще больше. Я прижималась к нему и дальше, пока мне не стало жарко. Настолько, что чуть отодвинулась, и тогда почувствовала прохладу простыни. Этот контраст в ощущениях прибавил удовольствия и послал сладкую негу. От переполнившей чувственности вздохнула и даже немного, как всхлипнула, а потом вся расслабилась и раскинулась на постели, ощущая снизу прохладу, а сверху жар. И так какое-то время и пребывала, как между небом и землей.