Свитер

Эдуард замолчал, и Долорс отважилась спросить, что же произошло с Синтой. Он опустил глаза: отец дал ей денег на жизнь, на квартиру и прочее, а мне сказал, что я должен о ней позаботиться, потому что, как ни крути, а это все-таки мой ребенок. Твой отец правильно сказал, вырвалось у Долорс. Я уже не любил ее, однако ребенок — другое дело. Но… в конце концов у Синты не хватило смелости и… Короче говоря, она сделала аборт и едва не умерла, хорошо, соседка вовремя обнаружила, что она лежит без сознания, и бросилась за врачом. Теперь она вернулась к себе в деревню, к родителям, я не видел ее уже несколько месяцев. Она ничего для меня не значит. Эдуард поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза: вот и вся история. Как же так получается, что про тебя никто ничего не знает, а про меня, напротив, судачит вся округа? Девушка обращалась к Эдуарду, но тот не знал ответа. Зато его прекрасно знала сама Долорс: потому что ты — мужчина, заключила она.

Всегда приходишь к одному и тому же выводу. Как в случае с начальником Леонор, правильнее сказать — с владельцем предприятия Леонор, смотри-ка, как дочь порхает туда-сюда, собирая чемодан, она уже не выглядит такой вялой, возможно, ей не так уж неприятно общество этого липкого типа, который резвится с ней на диване в своем кабинете, хотя, пожалуй, дело не в этом и даже не в том, чтобы позволять этому субчику использовать тебя так откровенно непристойно. Жофре не мог прийти в себя от удивления, когда жена сказала ему, что уезжает в деловую поездку, и только и смог выдавить: ты? в поездку? — как будто Леонор не способна самостоятельно сесть ни на поезд, ни на самолет. Здорово, воскликнул Марти, вот это мне нравится, мама, развейся немножко, ты же никуда не ездишь. Марти отлично видит, что происходит дома, где его отец до сих пор играет роль Великого Жофре, рядом с которым его мать — пустое место. Но сейчас Жофре первый раз в жизни ощутил, что привычному modus vivendi[1] грозит опасность, и немедленно вскинулся: Лео, но ты же не бросишь нас на произвол судьбы. Долорс ушам своим не верила, но реакция дочери ее не удивила, та вновь дрогнула перед своим властителем и растерянно молчала, напоминая испуганного мышонка, пойманного в ловушку на кусочек сыра, вдруг ставший недоступным. И снова положение спас Марти, на сей раз пустив в ход иронию: конечно, она нас, бедненьких, здесь бросит — без еды, воды и вообще без всего, потому что мы не умеем пользоваться микроволновкой и понятия не имеем, как сделать яичницу. Молчание. Сын вынудил отца замолчать. Леонор переводила взгляд с одного на другого, Долорс же уткнулась в свое вязанье. В конце концов Жофре сказал: ладно, сколько еще ждать ужина.

Философ революции… Господи всемогущий, старуха отлично помнит, как Леонор первый раз привела домой этого типа с бородкой, с ухмылкой во весь рот, вы знаете, моя мама тоже философ. Как видно, дочь совсем ее не знает, если решила, что взгляды матери и ее дружка могут хоть в чем-то совпасть. В самом деле, их точки зрения оказались прямо противоположными. А вот с Терезой Жофре быстро нашел общий язык, та была еще совсем молоденькая и пока верила, что может изменить мир. Они с Жофре сделались большими друзьями, потом постепенно начали друг от друга отдаляться и в итоге окончательно разругались. Теперь, когда Тереза приезжает навестить ее, они соблюдают своего рода пакт — Жофре в это время отсутствует. Обычно это происходит в воскресенье утром, дочь не приходит, а врывается в дом с таким напором, что от него того и гляди рухнут стены, она рассказывает, что делается в Мадриде, как дела у Эли, с которой они живут вместе уже много лет, о том, что политика все больше и больше основывается на интригах, и о том, что жизнь в последнее время приобрела прямо-таки бешеный ритм. Увидев вязанье, она сказала: мама, ты, оказывается, отлично видишь, когда закончишь свитер для Сандры, свяжи такой же для меня, потому что в Мадриде очень холодно зимой. Но я потолще, чем племянница, видишь, — она встала и покрутилась перед матерью, — да, она слегка прибавила в весе, что понятно — возраст, ведь Тереза далеко не девочка. Они обе засмеялись, вспоминая свои былые перебранки — теперь, после инсульта, уже не получится в запале бить тарелки, как раньше. А жаль.

Мне хотелось бы иметь сына, и я огорчен, что Синта так поступила. Но ведь все еще можно устроить, правда? Долорс удивила перемена в тоне Эдуарда. Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она. Ну как что… Пусть твой Антони освободит дом, мы будем там встречаться, и все увидят, что ты не имеешь с ним никаких дел, только со мной… А значит, ты беременна от меня и я могу на тебе жениться. Как тебе такой план?