Свитер

Ну ты и хитрюга, сказала недавно Монике Сандра, когда обе подружки устроились на диване. Думаешь, никто не замечает, как ты пялишься на учителя математики, как садишься в первый ряд, вытягиваешь вперед ноги и крутишь перед ним задницей. Ш-ш-ш, замолчи, замолчи, испуганно вскинулась Моника и оглянулась — видимо, боялась, как бы не услышал Жофре, он ведь ревнив без меры. Зять и Леонор ревнует, особенно теперь, когда почувствовал, что она от него ускользает (как сама Долорс в свое время ускользнула от Эдуарда, хотя она все-таки была посообразительней, чем дочь). Жофре видел, что жене теперь глубоко наплевать на то, что он говорит, чего хочет, что ему нравится. Что верная служанка выходит из повиновения, а ведь это так удобно — иметь двух женщин для двух разных дел: одну, чтобы ею помыкать, вторую — чтобы обладать, если, конечно, зять не обзавелся и третьей, впрочем, в этом старуха сомневалась, потому что Жофре и в самом деле запал на малышку Монику, которая не такая уж малышка, ведь она ростом с манекенщицу. Зато очевидно, что ей мало одного Жофре, вот так. И эта пташка преследует учителя математики. Ей, должно быть, скучно сидеть на уроках.

Кто не скучает, так это Леонор. Она изменила походку — теперь дочь ступает твердо, уверенно, ходит на каблуках, носит деловые костюмы и, когда возвращается домой, говорит: ах, как ноги болят, пришлось снять туфли и идти до дому босиком, Леонор кажется другим человеком, она словно сбросила пару десятков лет, вот бы сказать ей: черт возьми, Леонор, тебя просто не узнать, Долорс очень бы хотелось это произнести, похоже, дочь обнаружила, что тоже способна наслаждаться жизнью и общением с молодым повесой двадцати пяти лет.

Леонор всегда твердила, что на свадьбе будет в белом и длинном платье и что непременно будет венчаться в церкви. Когда они с Жофре только начали подумывать о женитьбе, дочь не уставала повторять матери: у меня будет такое красивое платье, как ни у кого на свете, и описывала его во всех подробностях, а Долорс думала, господи, придется брать кредит, такие расходы нам не по карману, ведь Леонор всю свою секретарскую зарплату откладывала на покупку маленькой квартиры, так что жили они только на то, что Долорс получала в книжном магазине, да еще она выплачивала долги за Эдуардову фабрику. Леонор любила вслух представлять себе, как она идет по центральному проходу в церкви под руку с дедушкой, который тогда еще был жив, так как ни отца, ни братьев у нее нет, а желтые оборки шлейфа метут пол, но это не важно, никто не увидит, что они испачкались, ведь потом, на банкете, она отстегнет шлейф и останется в очаровательном обтягивающем платье, тоже с желтыми оборками понизу. Дочь просто помешалась на этих желтых оборках. А сверху будет глубокий вырез (уж не такой, как на свитере Сандры), во всю спину, и длинные рукава. И, конечно, фата закроет ее всю до того момента, пока Жофре ее не откинет, когда их объявят мужем и женой, и это будет самый волнующий момент.

Леонор спала и видела все это. До тех пор, пока не явился дурачок Жофре и не сказал: послушай, мы ведь не в сказках братьев Гримм, просто подпишем необходимые бумаги, и все, так вот и рухнули ее мечты, Леонор выходила замуж по ускоренной программе, одетая как хиппи, в мэрии, однако улыбалась, несмотря ни на что, вот размазня.

— Ты не думал, что мог ошибиться?

Вот кардинальный вопрос, который наконец задал Жофре, поразмыслив о гомосексуализме, компьютерах и музыкантах. И одновременно его ответ на вопрос Марти. Жофре сосредоточенно рассматривал бутылку с вином — зять никогда не смотрел никому в лицо, он просто не выносил ничьих прямых взглядов, особенно взгляда своего сына, который, напротив, всегда глядел собеседнику в глаза, когда говорил или слушал. Жофре не знал, как ему укротить сына, показать свою родительскую власть, — парень слишком много думал, слишком много рассуждал, он никогда не был подростком в прямом значении этого слова или, точнее, только выглядел им, мальчик точно знал, чего хотел, и, казалось, никогда не испытывал сомнений. Сейчас Марти не отрываясь смотрел на отца. И задал следующий вопрос:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать… Что гомосексуализм весьма деликатная тема, в твоем возрасте все познается методом проб и ошибок, но… В общем, я не вижу в тебе никаких признаков гомосексуализма.

Жофре продолжал рассматривать бутылку, потом наконец поднял голову и посмотрел на сына. Так же, как при известии о том, что тот собирается уйти из дома. Но тогда он молчал. Марти улыбнулся.

— Конечно, теоретически я могу и ошибиться, однако в девятнадцать лет так промахнуться все-таки затруднительно, тебе не кажется? Кроме того, инстинкты не врут, папа.

— Инстинкты тоже могут ошибаться.