Свитки из пепла

Признавая на суде свои «ошибки», но так ни разу и не покаявшись, сам Х"eсс тем не менее нашел слова для ехидного осуждения евреев из «зондеркоммандо»: «Своеобразным было все поведение зондеркоммандо. Исполняя свои обязанности, они совершенно точно знали, что после окончания [Венгерской] «операции» их самих ожидает точно такая же участь, как и их соплеменников, для уничтожения которых они оказали столь ощутимую помощь. И все равно они работали со рвением, которое меня всегда поражало. Они не только никогда не рассказывали жертвам о том, что им предстоит, но и услужливо помогали при раздевании и даже применяли силу, если ктонибудь ерепенился. … Все как само собой разумеющееся, как если бы они сами принадлежали к ликвидаторам»¹⁴⁴.

Эти признания, возможно, послужили толчком (и уж во всяком случае – пищей) для теоретических построений итальянского историка и философа Примо Леви, который сам пережил Аушвиц.

До известной степени Примо Леви поддается на провокацию эсэсовцев, о которой сам же и предупреждал: «Те, кто, перетаскивает еврейские трупы к муфелям печей, обязательно должны быть евреями, ибо это и доказывает, что евреи, эта низкоразвитая раса, недочеловеки, готовые на любые унижения и даже на то, чтобы друг друга взаимно убивать. … С помощью этого института [ «зондеркоммандо»] делается попытка, переложить вину на других, и самих по себе жертв, с тем чтобы – к собственному облегчению – их сознание уже никогда не стало бы безвинным»¹⁴⁵.

И все же по существу Примо Леви не слишком сгущает краски, когда называет случай «зондеркоммандо» экстремальным в коллаборационизме¹⁴⁶. Он обратил внимание и на такой феномен, как своеобразное «братание» эсэсовцев, работавших в крематориях, с членами «зондеркоммандо»: первые держали вторых как бы за «коллег», отчего – несмотря на свои арийские котурны – эсэсовцы не считали для себя зазорным играть с ними в футбол¹⁴⁷, поддерживать сообща черный рынок, а иногда и вместе смотреть кино¹⁴⁸ и даже выпивать¹⁴⁹.

Но, быть может, самым ярким проявлением этого Kameradschaft (сотоварищества) являлись отношения Менгеле и Нижли. Врач-эсэсовец, член партии, приказал (а на самом деле – доверил!) презренному жиду Нижли (тоже врачу) сделать аутопсию застрелившегося эсэсовского полковника¹⁵⁰. Подумать только: врач-еврей, которому, согласно Нюрнбергским законам, и приближаться к немецкому пациенту запрещено, кромсает скальпелем драгоценную арийскую плоть!

И где? В Аушвице!..

Но утонченная интеллектуальная констатация Леви феномена «братания» и условной коллегиальности между членами СС и «зондеркоммандо» вовсе не рассчитана на то, чтобы стать методологией. Уж больно она эксклюзивна и выведена из исторического контекста, в котором различие между теми и другими настолько огромно, что само это наблюдение и его эмпирическая подоснова едва-едва различимы.

Однако именно как методологию восприняла ее ученица Леви Регула Цюрхер из Берна: раз встав на эти рельсы, она и докатилась, пожалуй, дальше всех. Ничтоже сумняшеся, она просто соединила членов «зондеркоммандо» и эсэсовцев на крематориях в некое общее, по-будничному звучащее понятие – «персонал установок по массовому уничтожению в Аушвице»¹⁵¹. Конечно, разбирая по пунктам их «работу», их «быт», их «менталитет» и т. д., она рассматривает их раздельно, как подгруппы этой группы, но черта уже перейдена, и рельсы сами ведут куда надо. Вот критерий антисемитизма: ага, у СС – он есть, а у «зондеркоммандо» – нет. А вот критерии «жажды выжить», «стремления к обогащению»: эти критерии, видите ли, есть у обеих подгрупп этого «персонала»! И еще они отличаются по степени «развязанности рук»¹⁵². И так далее…

Вместе же взятые, единые в этом и различные в том, они все равно формируют пресловутый «персонал установок по массовому уничтожению». Так профанируется методология учителей!