Свиток проклятых

Мы трусили рысцой по узкому проходу, и кровь постепенно согревалась в жилах. Нежное мерцание не позволяло верно оценить границы пещеры, но меня радовало дыхание жизни. Здешняя тьма не являлась частью Нижнего мира. Сверху капала вода, в лужицах клубились черви, метались головастики, по застывшим каменным дождям бродили слизняки. Свет костров приближался, но дым не выгрызал нам ноздри. Это казалось странным, очевидно, в своде пещеры имелся дымоход. Где-то с шумом падала вода, заглушая прочие звуки. На нас могли наброситься, никак не обнаружив себя.

– Похоже на готскую бляху, – мой зоркий дядя на бегу подобрал из красного песка кусок металла.

– Это не готы, – Дрэкул скинул капюшон, острые кончики его ушей вздрагивали. – Если мы будем учтивы, возможно, нас не убьют.

– Возможно? – прорычал Лев. – Так тебя уже пытались здесь прикончить?

– Я уже сказал, что мы тогда заплатили дорогую цену. Те, кто служит мастерам Огня, они нападут. Если мы продержимся, то нас возможно выслушают.

Аромат копченой рыбы выкручивал мои внутренности. Впервые за время бегства я осознал, насколько голоден. Весталки добавили мне лет, но никто не позаботился сунуть мне за пазуху кусок пресной лепешки.

– Продержимся? – на бегу переспросил кир Лев, – означают ли твои слова, что грязная чернь поднимет руку на владыку таврийской фемы?

– Сожалею, друг мой, но для тех, кто обедает у костров, наш Андрус Закайя – никто.

Дрэкул говорил правду, как бы больно она меня ни ранила. Именно в этот момент меня посетило запоздалое прозрение. Я не воспитан пифией, меня учили смотреть вперед, но не за край. Однако будущее рождается с нежной кожей, и порой запутывается в наших колючих снах. А мои сны с детства проросли шипами, мне назначалась кольчуга воина, а не шелка придворного виночерпия. Поэтому отцовский звездочет скребся порой рано утром в дверь опочивальни, чтобы выпросить у сына Закайи крошки будущего. Мне было не жалко, я охотно делился со старцем тем, что успел вынести из царства Морфея. Вот и сейчас я взглянул сквозь чащу дней, и увидел, что колдовской волной смыло не только прибрежные поселки. Смыло надежды на отцовский жезл и государственную печать. Я видел беременные золотом суда, приседающие в изумрудных волнах понта, триумфальные венки над дунайскими крепостями, но штандарт Закайя не развевался больше над воротами Херсонеса. Сердце мое рвалось, родина выплюнула меня, будто вишневую косточку, но не замечал я пока жаждущей почвы, где мог бы пустить росток. Но что я мог поделать, проклинать Свиток, проклинать прорицателей? Разве вправе мы сетовать на судьбу, пока она не отняла у нас способность дышать и сражаться?

– Тише, я что-то слышу, – кир Лев прильнул на миг к камню, меч уже блистал в его руке. – К нам бегут собаки, или волки, окружают.

Я тоже выхватил оружие. Свет костров стелился бликами по морщинистому потолку. Мы почти успели, но не зря шутят, что «почти» не считается. Особенно, когда играешь в кости с судьбой.

Они приближались слишком быстро.

– Это не собаки, – успел произнести кир Исайя, до того, как первая тварь прыгнула, целя ему в горло.

Глава 28. Под небом золотым

Пока катили по живописным переулкам, мимо вывесок с сапогами, бубликами, шляпами, складывалось ощущение, что местные жители заранее заняли все углы, побросали работу и стремились нарочно попадаться на глаза. Парадно одетые мужчины приподнимали шляпы, разряженные женщины чуть приседали, военные отдавали честь. Дети подпрыгивали и махали, мальчишки орали вослед, и пытались прокатиться на запятках. Но гораздо чаще встречались другие люди, мужчины в грубых рубахах, женщины в платках и скромных сарафанах. Эти держались поодаль, глазели жадно, а если кланялись, то в пояс, прижимая правую руку к левой стороне груди.

– Почему они нам машут? – разволновалась Женечка. – Меня же не видно.

– Они не вам машут, – флегматично отозвался Оракул. – Они приветствуют герб Ее Сиятельства.

– Сиятельства? Это как?

Женечка нахмурилась. Несколько секунд спустя до девушки дошло, она захлопала глазами, и даже слегка отодвинулась от Ольги. Вестник рассеянно глядела в сторону, изредка кому-то «делала ручкой». Женька изо всех сил старалась следовать непонятному этикету, но не могла сдержаться, крутила головой.

Казалось, она угодила внутрь рождественской пряничной открытки. Трехэтажные фахверковые домики стояли тесно, радуя крашеными наличниками и ставнями, размахивали над улочкой сушащимся бельем, целовались прямо над дорогой милыми резными балкончиками. Многие окна были открыты настежь, на подоконниках буйно цвели тропические орхидеи, азалии, амариллисы, ворота и арки опутывал плющ и дикий виноград. На перекрестках возвышались памятники и скульптуры, из ярко-розового, словно подсвеченного изнутри камня. Несколько раз повторилась скульптурная группа – лысый мужчина с раздвоенной бородой укрывает щитом девочку.