– Какой ужас, виконт! Я сегодня же напишу в Версаль! Буду настаивать, чтоб они там тщательно расследовали это дело! Куда это годится, черт возьми?! В восемнадцатом веке во Франции, самой просвещенной стране мира, царят нравы Оттоманской империи! Отравления, интриги, покушения… Какой прок в революции, какой прок в Учредительном собрании, спрашиваю я, если у нас творится подобное?.. Впрочем… Можно ли ожидать чего-то иного в государстве, чей король, опасаясь собственного народа, вводит в столицу чужие войска?..
– Так эти солдаты находятся тут по велению Его Величества?
– А мы-то понять не могли, откуда они взялись!
– Увы, господа! Вы видели полки, которые Людовик позаимствовал у своих заграничных родственников, чтобы обороняться от парижан! Разумеется, сам он это отрицает, говоря, что солдаты призваны едва ли не охранять депутатов, что они будут отправлены восвояси, как только в столице утихнут волнения и болтуны из Пале-Рояля прекратят мутить воду… Может, это и так, господа. Может, у государя были и добрые намерения. Но ведь надо же чувствовать обстановку! Надо же соотноситься с общественным мнением, в конце концов! Народ считает, что король не доверяет ему. С какой стати тогда народ будет доверять королю? В толпе говорят, что войска пришли перебить депутатов и всех, кто приветствует революцию. Можно ли было ожидать иной реакции, господа?! В Париже вот-вот вспыхнет бунт, вот что я вам скажу! Бунт – и революция тогда коту под хвост! Если чернь устроит беспорядки, Учредительное собрание окажется бессильно! Самые лучшие намерения, самые просвещенные нравы – ничто по сравнению с ужасом гражданской войны!
– Вы сгущаете краски, – сказал Кавальон.
– Уверен, что все образуется, – поддержал его литератор.
– Интуиция подсказывает мне, что кровопролития удастся избежать и уже через год мы будем жить под сенью новых законов, в стране, свободной от пережитков и злоупотреблений! – провозгласил д’Эрикур.
– Что ж, было бы отрадно, если бы мое предсказание не сбылось, – рассудил маркиз. – Однако не отобедать ли нам, друзья? Мой повар приготовил замечательных куропаток, а разделить трапезу с героями революции, рискнувшими жизнью ради свободы, было бы истинной честью!
«Вот я и в герои революции угодил! – подумал Помье. – Чего только не бывает в этой безумной жизни! Интересно, что сказала бы Тереза, узнай она, что жила не просто с неудачливым писателем, а с важной исторической фигурой!.. Бедная Тереза, где-то она нынче?.. И жива ли… Впрочем, даже если умерла, это не повод отказаться от обеда».
Маркиз и его гости переместились в столовую. Писатель, взволнованный продажей шкатулки и близостью ее нового обладателя, так накинулся на обед, что сам себе удивился, непривычная ситуация сделала его невероятно прожорливым. На Кавальона, судя по всему, та же история действовала противоположным образом: алхимик отщипывал крошечные кусочки от пирога, клал их в рот и глотал с таким усилием, словно они не пролезали в его горло. Виконт сохранял самообладание. Он вел светскую беседу, какая полагается в знатном доме, но заговорить об инкрустированной шкатулке никак не решался.
«Уж не сговорились ли эти аристократы? – думал Помье. – Уж не водят ли они меня и Кавальона за нос? Может быть, не ждать, когда они наговорятся, а спросить об инкрустированной шкатулке напрямик?» Несколько раз литератор пытался вмешаться в беседу виконта с маркизом, но смущение, нежелание перебить чужую речь и суровые взгляды товарищей не давали этого сделать.
Напряжение длилось до тех пор, пока в столовой не появился слуга:
– Господин маркиз! Прошу прощения!
– Что случилось?
– Письмо из Версаля. Ваша милость ведь просили докладывать о письмах незамедлительно…
– Политические новости? – спросил д’Эрикур.
– Сейчас узнаем.
Де Монгри сорвал печать, раскрыл письмо, пробежал глазами… и глубоко вздохнул.
– Господа! – сказал он. – Боюсь, что разговоры о победе революции во Франции были преждевеменны! Кажется, мы обманулись. Решающая битва еще впереди…
– Его Величество распускает Учредительное собрание?! – вырвалось у Помье.
– Пока что нет. Но, судя по всему, это не за горами. Король отправляет в отставку Неккера, генерального контролера финансов.
– Но ведь это один из самых прогрессивных людей в правительстве! – воскликнул виконт.
– И в народе его обожают, – добавил алхимик.
– Вот именно, господа! Похоже, Его Величество снова решил бросить вызов Собранию, а заодно своему народу. Но какова формулировка! Только послушайте: «за чрезмерную снисходительность к Генеральным Штатам»!
– Это же прямой вызов!
– Вот именно! Вызов всей просвещенной публике! И хуже того – вызов толпе! Вы слышали, что было двадцать третьего июня? Жители Версаля вообразили, что раз Неккер не присутствовал на королевском заседании Штатов, то его увольняют! Какой шум тогда поднялся! Орущая толпа окружила дворец Его Величества… не только окружила, даже проникла внутрь! Говорят, бесштанники были готовы ворваться чуть ли не в королевскую спальню, лишь бы им вернули их Неккера, их благодетеля!