sВОбоДА

«А кто из них не уничтожил? — видимо, имея в виду прочих властителей разных стран и народов, поинтересовался дед Буцыло. — Сталин, как загнанный волк, угодил в яму, из которой не выбраться. Марксизм — говно! Он имеет определенную ценность только как экономическое учение. Сталин это понял под конец жизни, но было поздно. В России может быть только так: или тиран, которого большинство любит, меньшинство тайно ненавидит, но все боятся, а потому работают, делают свое дело, или все разваливается к чертям собачьим. Сталин из всех правителей России в двадцатом веке был единственным ее модернизатором. Дело в том, — продолжил дед, — что диктатор, олицетворяющий для своих подданных не только смерть, но и жизнь, а иногда смерть после жизни, как Сталин для многих военачальников и ученых, всегда стремится к модернизации, потому что иначе он просто не выживет. Он может управлять страной, приносить жертвы только ради и во имя непрерывной модернизации, оформляемой в разного рода компании, чистки, борьбу с уклонами и так далее. Долго, естественно, в таком режиме существовать невозможно, но именно в такие периоды государство, выталкивая народ из теплого тупого созерцания на ледяные стройки новых реальностей, создает запас прочности, позволяющей ему продержаться некоторое время после смерти диктатора. Или — до новой железной руки, или — до окончательного развала, то есть негатива модернизации. Так называемое коллективное, демократическое, законно избранное, одним словом, обезличенное руководство всегда стремится к теплому тупому, столь милому народу, застою. Все их декларируемые новации — всего лишь маневры по сохранению себя во власти. Сталин создал все, что они до сих пор не могут разворовать. Даже тот металлургический завод в Красноярском крае должны были начать строить в пятьдесят третьем, но Сталин помер, и все задержалось на десять лет. А кто создал ядерный щит, остатки которого до сих пор позволяют нашим воришкам разговаривать с правителями других стран на равных? Берия. Хотя, конечно, — добавил задумчиво дед Буцыло, — сегодня пресловутый ядерный с кнопкой чемоданчик — это фикция».

«Почему?» — поинтересовался Егоров.

«Потому что сейчас во власти нет того, кто нажмет на эту самую кнопку, — объяснил дед. — Как ты пошлешь ракету туда, где твои дети, имущество и деньги?»

«И все равно, я бы не хотел жить при Сталине», — честно признался Егоров.

«Это ты, нынешний, не хочешь жить при Сталине, — возразил дед Буцыло, — а если бы ты вырос и жил при Сталине, захотелось бы тебе жить в современной России?»

«Смотря как», — заметил Егоров.

«Даже если бы ты сидел при Сталине в лагере, — сказал дед, — променял бы участь зэка на участь бомжа?»

«Почему обязательно бомжа?» — слегка обиделся на предлагаемый вариант Егоров.

«Число бомжей в России сегодня превосходит число заключенных при Сталине», — сказал дед.

«И что из всего этого следует?» — полез в шкаф за рюмками и коньяком Егоров, радуясь, что он не зэк при Сталине и не бомж в современной России, а главное, может позволить себе в рабочее время рюмку доброго французского коньяка. Наверное, это, посмотрел на литую, похожую на темный матовый снаряд бутылку «Martell», и есть теплый тупой застой, скрашиваемый бессмысленным самосозерцанием. Мы — нефтегазовое ничто, могущее позволить себе немецкую машину и французский коньяк. Это примиряет нас с тем, что мы ничто. И еще Егоров подумал, что шанс, учитывая определенные особенности современной российской экономики, превратиться в бомжа остается при нем точно так же, как шанс превратиться в зэка всегда оставался при советском человеке сталинской эпохи.

«А если… бомжом при Сталине?» — разлил по рюмкам коньяк Егоров.

«Это все равно, что сейчас — несгибаемым сталинистом, — рассмеялся дед Буцыло. — Убить не убьют, но в приличное общество не пустят».

«Чтобы нам с вами не сидеть в тюрьме и не бродить с сумой!» — поднял рюмку Егоров.

«Отказываешься от сумы и тюрьмы?» — неодобрительно покачал головой дед Буцыло. Он всласть посидел в тюрьме, походил в диссидентские времена с сумой по добрым людям, а потому ведал глубинный смысл русской поговорки.

«Скажем так, стараюсь воздержаться, — пояснил Егоров, — но, — звонко чокнулся с дедом, — не зарекаюсь!»

«В советские времена я твердо знал, что Сталин — злодей, — сказал дед, — ненавидел его всей душой. Сейчас прежней ненависти во мне нет, потому что к тому моему знанию добавилось другое. Получается, что знание знанию рознь? Или одно знание поглощает другое, как более серьезная статья в УК менее серьезную?»

«Знание — сила, — вспомнил Егоров название некогда популярного научного журнала, — и большая печаль, если верить Библии».

«Не сила, а забор», — покачал головой дед Буцыло.

«Забор?» — Егоров удивился, что дед так быстро захмелел.

«Ну да, забор, за который не хочется заглядывать, — пояснил дед. — Вроде как огораживаешь им свой кусочек мира, а что там за забором, знать не хочешь!»

«А… что там?» — поинтересовался Егоров.

«Полагаю, что там истина», — ответил дед.

«Очередная или окончательная?» — уточнил Егоров.