Первый звонок, помнится, прозвучал в пионерском лагере. Худой, в пионерском галстуке, но в пробковом шлеме (редкая вещь в СССР) вожатый, разделив отряд на две команды, заявил Вергильеву: «А ты не играешь!» «Почему?» — ошарашенно спросил Вергильев. Больше всего на свете ему хотелось в тот момент оказаться в команде. «Потому что ты не нужен!» — отрезал вожатый. Почему-то он сразу невзлюбил Вергильева, хотя тот, в общем-то, ничем не отличался от других детей. Но вожатый как будто разглядел некий невидимый знак, который носил на себе Вергильев. По прошествии времени Вергильев догадался, что устами вожатого с ним разговаривал (средний) мир, уже тогда окончательно решивший не принимать его в игру. И после мир неоднократно — устами учительницы, преподавателя института, командира роты, редактора газеты, председателя наблюдательного совета банка, генерального директора холдинга, руководителя аппарата или секретариата высокопоставленного федерального чиновника, наконец, устами самого шефа и сотен других людей — повторял Вергильеву: «Ты не нужен!» А он продолжал что-то выяснять, на что-то надеяться, просить. Какое же отвращение он должен был вызывать у мира! Почему я до сих пор жив? — подумал Вергильев.
На сайте размещались видеоролики с рассказами людей (в основном, женщин всех возрастов) о том, как, кто, почему и за что их бьет. Одни выглядели вполне прилично, то есть, если их и били, то не каждый день. Другие — демонстрировали свежие синяки и кровоподтеки. Ролики были короткими — не больше минуты. Одних женщин били — потому что любили. Других — потому что ненавидели. Третьих — от скуки. Четвертых — просто так. Пятых — строго по четвергам. Шестых — исключительно свернутым в жгут мокрым полотенцем. Седьмых — каждый день. Восьмых — от случая к случаю. Девятых — за синяки на ляжках и грудях, а также за перетруженные (на лице) губы. Десятых — за чинимые помехи при распитии, как пишут в милицейских (полицейских) протоколах, спиртных напитков. Сорок первую, а может, сто вторую женщину муж избил за то, что она… помочилась в кроличье рагу, которое и поставила на стол мужу. Тот съел рагу и не поморщился, но мать выдала дочь-младшеклассница, заставшая ее присевшую посреди кухни над кастрюлей. Приседать-то приседай, вспомнились Вергильеву бессмертные строки Венедикта Ерофеева о женщинах, а в Ленина зачем стрелять?
Просмотрев несколько роликов, Вергильев понял, что женщины с сайта
Может оно и того… к лучшему, подумал Вергильев, что я вне игры?
Он решил уйти с сайта, но вместо этого тупо воткнулся в очередной ролик. На экране возникло юное лицо, показавшееся (сквозь синяки, кровоподтеки, сломанный нос и заплывшие глаза) Вергильеву знакомым. Это была жена шефа. Она лежала обнаженная на больничной каталке. Вокруг хлопотали врачи в зеленых балахонах. Тут же две взволнованные бабы верещали в камеру по-русски. Дело, как понял Вергильев, происходило где-то на юге за границей. Бабы (то ли банкирши на отдыхе, то ли начальницы в туристических фирмах, Вергильев так и не уяснил) выловили из моря девушку. Она упала (но, скорее всего, ее кто-то сбросил) со скалы. Девушка должна была разбиться насмерть, или утонуть — возле этой скалы сильное течение, оно должно было унести тело далеко в море. Но девушка осталась жива. Это чудо. Но она потеряла память. Поэтому бабы просили тех, кто ее узнает, срочно позвонить по такому-то телефону. Мы не знаем, что с ней случилось, кричала одна на бегу (угрюмые греческие медики толкали каталку в операционную), но верим, что к ней вернется память, и она назовет имя мерзавца, который столкнул ее со скалы. Она должна была погибнуть, успела крикнуть другая, после падения с такой высоты выжить невозможно! Бог, не иначе, спас ее, чтобы она… — баба на секунду замешкалась, — спасла всех нас, спасла Россию! Другого объяснения этому чуду нет!
Вергильев посмотрел дату. Ролик был размещен на сайте двенадцать лет назад. Тогда жена шефа еще не была женой шефа, и было ей шестнадцать или семнадцать лет.
Пожав плечами, Вергильев приступил к «третьему блюду» — сайту