Свобода и евреи. Часть 1.

А. Ничто не мешает, положим, допустить следующую гипотезу. Синдикат иудейских банкиров владеет тайнами и даже, если хотите, самими намерениями первого министра. Эти «старейшины многострадальной синагоги» даже помимо их собственных подстрекательств — знают, что вскоре должна последовать какая-нибудь военная экспедиция и под видом протектората привести к quasi-присоединению. Весьма естественно, и это станет первым освящением победы, что долг присоединяемого государства будет гарантирован государством-покровителем. Чего же лучше, как не подобрать заблаговременно на рынке обесцененные бумаги побежденного? Впоследствии, когда заварится каша, и когда начатая под шутовским предлогом экспедиция окажется вне всякой возможности отступления, тогда будет не менее естественным разыграть комедию удивления и во всеуслышание отвергнуть какое-либо участие в такой «нелепости» прославляемого кагалом друга, излюбленного евреями государственного человека, и даже приписать ему не только слова неодобрения, но и формальное порицание «столь явного безумия».[14]

Б. Идёт ли речь об основании «общества», т.е. о том, чтобы закинуть «счастливую тоню», еврейский банкир живо приноровит свои гешефтмахерские ресурсы и опереточные способности. Ястребиным взором наметив «дельце», которое можно пустить в ход, он быстро организует комбинации и закончит выбор союзников. Из этих последних, одни являются прямыми «доверенными», другие же — только люди влиятельные, но для дела нужны их имя и поддержка. С первыми толковать долго нечего: известная часть добычи определяется в их пользу без лишних слов. Наоборот, по отношению ко вторым, необходимы ловкость и дипломатия. Как, например, заручиться герцогом X, графом Y или же крупным вотчинником Z в сомнительной затее. Как скрыть перед ними ответственность?.. Но истинный сын Иуды не знает препятствий. Справки из под руки уже доставили ему кое-какие сведения, так что в самой глубине житейских тревог своего «простофили» он твёрдо рассчитывает найти себе преданного соучастника.

Однако, это только начало. Надо говорить, соблазнить, увлечь; надо победить как законные опасения самого обольщаемого, так и предостережения его просвещённых друзей; надо, одним словом, достигнуть такого господства над человеком, при котором он видел бы и слышал только глазами и ушами своего «псковича». Еврейский банкир проделывает и это диво. Поэтический жар речей, имитация дружбы, энтузиазм спекуляции, воззвание глубокими переливами голоса к самым жгучим страстям, немедленные посулы денег, — все эти средства употребит он с невероятной наглостью и превосходством.

Pour un juif les actions valent toujours plus que les bonnes actions...

Едва ли, когда-нибудь удастся начертать эти сцены финансового гипнотизма во всём их драматическом колорите. Калиостро не мог лучше проделать «вызов» любимого лица, чем ловкий «заклинатель»-еврей сумеет вызвать в наше время видения ослепительной роскоши. Тень обаятельного чародея (впрочем, тоже еврея) должна трепетать от радости: он вправе сказать себе, что его гений не умер вместе с ним...

И вот, околдованная жертва уже не сопротивляется; стоит лишь покончить с ней. Приглашенная в кабинет, а затем и в гостиные банкира, эта щука, возмечтавшая стать котом, поражается неслыханным великолепием, сокровищами всемирной роскоши, произведениями искусства всех времён. Сияние и блеск бьют ей в голову, а опьянение золотом до такой степени овладевает ею, что она уже перестаёт принадлежать себе. Щука согласна на всё; она будет «фарширована» на первых же строках объявления о задачах и средствах нового общества; в учредительных собраниях она явится одним из корифеев, по крайней мере, корифеев немых и декоративных; впоследствии она не преминет, конечно, принять участие и в совете общества; банкир же, в свою очередь, не замедлит манипулировать ею perinde ас cadaver.

На собраниях акционеров и по языку, и по авторитету он прямо недосягаем. У него даже есть воистину нечто властительное, и какое-то влияние светоносного величия украшает его чело, а то выражение могущества, с которым он держит в руках устав или доклад, невольно заставляет мечтать о пророке, возвещающем новое откровение...

Нет ни противоречий, ни рассуждений, резолюции вотируются единогласно. Жалкое и робкое возражение само бы себя подняло на смех в таком собрании из его креатур, где он заранее признанный повелитель.

Нередко также он неожиданно ускользает с проворством заправского фокусника. Дело идёт, например, о принятии какого-нибудь решительного, но компрометирующего постановления. Он считает его необходимым, он сам же внушает его. И вот собрание открыто, но в известный момент, «будучи вызван внезапно и по неотложному делу», он вдруг исчезает. Что же делать? Пусть поспешат устроить операцию без него. Нельзя ведь терять ни минуты. И всё, так хорошо настроенное им, идёт, как по маслу, а «заведенные» им автоматы продолжают действовать неуклонно и в его отсутствие.