Свобода слуг

Писавшие о придворной системе подчеркивали двойственный характер положения придворного. Почитание придворными властителя «состоит в том, что они здесь, вокруг него, при нем, но в то же самое время не слишком близко к нему, ослепленные им и страшащиеся его, ожидающие от него чего угодно. В этой своеобразной атмосфере, пронизанной блеском, страхом и благодатью, они проводят всю свою жизнь. Ничего другого для них не существует. Они, так сказать, поселились на самом Солнце, тем самым показывая другим людям, что на Солнце тоже можно жить»[42]. Другие авторы подчеркивали ощущение несчастья, парализующее жизнь добровольного раба: «Но разве можно это назвать счастливой жизнью? Разве это вообще значит жить? Есть ли на свете что-нибудь более невыносимое, чем такое положение, я уже не говорю для просвещенного человека, но даже просто для человека со здравым смыслом или, наконец, для человека, не утратившего хотя бы человеческий облик. Есть ли более жалкое положение, чем жить так, чтобы у тебя не было ничего своего, так, чтобы все – и твой покой, и твоя свобода, и твое тело, и самая жизнь целиком зависели от другого»[43].

Мнение Ла Боэси и других пользуется огромным уважением. В глазах человека, обладающего хотя бы каким-то чувством собственного достоинства, никакое услужение не будет столь тягостным, как то, что порождается не силой, а зависимостью от огромной власти другого человека. Но так же верно, что этот тип власти многих привлекает. Наряду с материальными выгодами и помимо них, двор предлагает замечательные возможности проживать жизнь как роль, исполняемую на огромной театральной сцене, где за вами наблюдают властитель и миллионы других людей, жмущиеся возле стен или не допущенные в зал. Как написано в трактате о дворе, «тот, кто представит себе, что лик государя составляет счастье придворного», и что придворный всю свою жизнь наслаждается тем, что «лицезреет этот лик и сам лицезреем, может понять, как Господь может составлять славу и счастье святых». При дворе слова «господство» и «служение» теряют «свою горечь, и подобно некоторым травам в воде, размягчаются и становятся сладкими, пребывая во рту у людей»[44].

Благодаря этой свой способности приносить выгоду и очаровывать, двор легко рождается и быстро крепнет. В Италии он возродился и пустил корни в тени республиканских институтов под действием огромной власти Сильвио Берлускони и благодаря молчаливому согласию значительной части политической элиты. Его личность возвышается и находится в центре относительно всех остальных, кто участвует в политической борьбе, и относительно нормальных граждан. Он не зависит от других людей, наделенных большей властью, чем он, тогда как от него прямо или косвенно зависят сотни тысяч человек, которые, чтобы сохранить свои привилегии, должны ради него лезть из кожи вон. Берлускони никому не подчиняется, он сам отдает приказы. Ему приходится мириться с пределами своей власти, порой он даже должен идти на уступки кому-то из слишком предприимчивых придворных, но его верховное и центральное положение не ставится под сомнение.

То же самое относится и к его позиции в самом центре. Как и метафора верховенства, метафора центрального положения не имеет никакого оценочного значения. Она служит только для того, чтобы описать придворную систему. С 1994 г. по сей день (март 2010) вся политическая жизнь Италии вращается вокруг Сильвио Берлускони: к нему обращены взгляды, мысли, надежды, страхи. Придворные, жившие при княжеских и королевских дворах, видели властелина своими собственными глазами и непосредственно слышали его слова, но их число не превышало нескольких сотен человек. Сегодня при дворе, рожденном в лоне демократии, придворное население насчитывает миллионы людей, которые благодаря средствам массовой информации видят властителя и каждый день слушают его слова. Положение в центре остается неизменным. Оно никогда полностью не исчезало и сохраняется уже пятнадцать лет, в течение времени, превышающего срок жизни многих дворов прошлого. Это подчеркнул не его противник, а его собственный сторонник: «В эти дни Сильвио Берлускони празднует свой триумф. Как я уже писал, с самого рождения Республики никому из политиков не удавалось добиться того, чего добился он. В качестве председателя совета министров, Кавалер побил рекорды всех долгожителей, включая рекорд такого политического бегуна на длинные дистанции, как Джулио Андреотти, который со своими правительствами провел в Палаццо Киджи более шести лет»[45].