30 июня, четверг – собираемся в Москву. Я не был в Первопрестольной почти месяц. Надел костюм, красную рубашку, любимый галстук – подарок сестры. Больше официоза – меньше менты цепляются. «Чё рубашку красную одел, чтоб крови не было видно… Хе-хе?» – Васин, казалось, уже привычный специфический юмор как-то больно резанул слух. Я сел за руль. Дождь шел стеной. Но что нам дождь? Горючки под горлышко, педаль в пол и полетели. За спиной уже сотня, проскочили село Рождественское. Впереди по изгибу дороги шел видавший виды КАМАЗ. Я сбросил скорость до 120 и пошел на обгон. Когда машина оказалась посередине фуры, КАМАЗ стало сносить на нас. Уходя от удара, я инстинктивно немного принял влево – колесо выскочило на мокрую обочину… Пара секунд – и машину оторвало от земли. В воздухе нас перевернуло через капот на крышу, а потом еще пару раз крутануло через двери. Наконец, машина замерла колесами вверх. Сквозь гул в голове я услышал твердый и лаконичный вопрос с трепетным оттенком надежды: «Живой?». Мы болтались на ремнях головой вниз. Руки и одежда были залиты кровью. Матросов первый отстегнулся, упал на крышу и полез наружу через узкую щель в окне своей двери. В голове гудело, с волос и рук сочилась кровь. Как только Вася сумел вылезти из машины, тут же разразился отборным истеричным матом. «Сейчас рванет», – раздирая руки о битое стекло, я стал выбираться из машины. Но Матросов продолжал стоять с выпученными глазами, не переставая материться. «Чего орешь? Бензин?» – «Какой бензин!? Посмотри, что от тачки осталось!».