Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

Это было совершенно неожиданным, и я не мог дать ему ответ сразу. Развитие событий за последние два года казалось многообещающим. Однако, как гласит древняя индийская пословица: "Укушенный змеей боится веревки". И к сожалению, мой опыт общения с китайским руководством подсказывал, что ему нельзя доверять. Эти представители власти не только лгали, но и не стыдились ничуть, когда их ложь вскрывалась. Культурная Революция была грандиозным достижением, пока она продолжалась; теперь она стала ошибкой — но в этом признании отсутствовало всякое чувство вины. Не было и никаких подтверждений тому, что эти люди когда-либо держали свои обещания. Вопреки твердой гарантии статьи тринадцатой "Соглашения из семнадцать пунктов" о том, что китайцы "не возьмут ни иголки, ни нитки" у тибетцев, они разграбили всю страну. В довершение всего они проявили своими бесчисленными зверствами полное неуважение к правам человека. Создавалось впечатление, что в сознании китайцев, вероятно вследствие огромного размера их собственного населения, человеческая жизнь рассматривалась только как дешевый товар — а жизнь тибетцев — и того дешевле. Поэтому я считал необходимым проявить крайнюю осторожность.

С другой стороны, я глубоко верю в то, что проблемы между людьми должны решаться только через контакты между ними. Поэтому невредно было бы послушать, что скажут китайцы. Одновременно мы могли бы попытаться изложить свои собственные взгляды. Нам определенно нечего было скрывать. Кроме того, если власти в Пекине имеют серьезные намерения, мы даже могли бы послать комиссию по расследованию, чтобы прояснить реальное положение вещей.

Учитывая все эти соображения и зная, что правда на 100 процентов на нашей стороне, а также в соответствии с желанием всего тибетского населения, я сказал брату, что он может ехать. После того, как он встретится с китайскими лидерами, мы могли бы планировать следующий шаг. Одновременно я отправил в Пекин через китайское посольство в Индии свое предложение разрешить комиссии из Дхарамсалы посетить Тибет, чтобы она могла разобраться там в реальной обстановке и доложить мне. Я также попросил своего брата выяснить, насколько это осуществимо.

Вскоре я получил взволновавшие меня новости из совершенно другого района. Это было приглашение посетить буддийские общины Монгольской Республики и СССР. Я понимал, что эта поездка могла бы вызвать неудовольствие моих друзей в Пекине, но с другой стороны, считал, что как буддийский монах и, более того, как Далай Лама я обязан служить своим единоверцам. Кроме того, как мог я отказать тем самым людям, которые дали мне мой титул! К тому же, поскольку я не имел возможности исполнить свою мечту о поездке в Россию, когда был высокопоставленным китайским чиновником (передвижение которого, тем не менее, было строго ограничено), я не хотел упустить возможность поехать туда в качестве тибетского беженца. Поэтому я с радостью принял предложение.

Никакой отрицательной реакции не последовало, и когда Гьело Тхондуп вернулся в Дхарамсалу в конце марта, он объявил, что китайцы приняли мое предложение послать комиссию в Тибет. Это вселило в меня большую надежду. Казалось, Китай наконец пытается найти мирное разрешение тибетского вопроса. Отъезд делегации был назначен на август.

Тем временем я отправился в Москву по пути в Монголию в начале июня. По прибытии мне показалось, что я опять попал в знакомый мир. Я сразу же узнал какую-то гнетущую атмосферу, с которой пришлось так хорошо познакомиться в Китае. Но это не помешало мне увидеть, что те люди, с которыми я встречался, были в сущности хорошими и добрыми людьми — и удивительно наивными. Это последнее наблюдение я сделал, когда какой-то журналист из одной русской ежедневной газеты стал брать у меня интервью. Все его вопросы были явно предназначены для того, чтобы вытянуть комплименты. Если я говорил что-нибудь не в пользу правительства или если ответы несколько отличались от того, чего он ожидал от меня, он бросал сердитые взгляды. В другой раз один журналист, исчерпав свой заготовленный список вопросов, застеснялся и сказал совершенно бесхитростно: "Как Вы думаете, о чем бы мне Вас теперь спросить"?

Где бы я ни был в Москве, я видел то же обаяние под внешним конформизмом. Это было еще одним подтверждением моей уверенности в том, что никто нигде в мире сознательно не хочет страдать. В то же самое время я еще раз убедился в важности личных контактов с людьми: я мог увидеть своими глазами, что русские являются монстрами не больше, чем китайцы или британцы, или американцы.

Особенно я был тронут тем, с какой теплотой меня принимали члены русской православной церкви.