Свобода в СССР

Каждый диссидент, действовавший открыто, а не на периферии движения, ждал, что к нему «придут». «Обычно с обыском приходят в среду, — рассказывает В. Аксючиц. — В понедельник выходят на работу, ставится задание, во вторник совещание по выполнению задания. Поэтому арест обычно в среду и в четверг. Вот два дня наиболее опасных. Обычно приходят в 8 часов утра. До этого слишком рано, им не хочется вставать самим, а позже все уходят на работу. Среда, 8 часов утра — наиболее опасное время. Раздался звонок. Подбегаю к дверям, чуть приоткрываю и вижу, что стоят шкафы и амбалы, штук 8, забита вся площадка. Я захлопываю дверь, кричу: «Подождите, дайте одеться». Дальше начинаются стуки, звонки беспрерывные. Я даю жене записную книжку и говорю: «Рви и жги, по листочку отрывай и жги». Сам быстро стараюсь где–то что–то хоть как–то припрятать. Я открываю дверь и, как положено по диссидентским инструкциям говорю: «Простите, а кто вы такие? Предъявите документы». Они мне предъявили документы. На самом деле я ничего не вижу, такая волнительная ситуация, делаю вид, что читаю. Они мне говорят: «Почему вы так долго не открывали?» Я говорю: «Надо было одеться». Они говорят: «Понятно». И тут я понимаю, что я стою в халате на голое тело. «Долго вы одевались». Они говорят: «Почему у вас дым в квартире?» Я говорю: «Вы может быть голландскими дезодорантами пользуетесь, а мы бумажками в туалете пользуемся»…

Они меня сажают по середине комнаты и говорят: «Вот сидите здесь и не вставайте». Даже одеться не дают. И начался обыск. Переворачивается вся квартира. Я посидел, успокоился, помолился. Всегда в квартире что–то остается, что жалко, что дорого, не хочется, чтоб пропало. Я вижу, что это что–то находится и складируется на мой стол, который перед этим тоже обыскали, мой рабочий стол. Через некоторое время я встаю, помолясь, и начинаю за ними в полках наводить порядок, ставить книги на место и по ходу этого дела приближаюсь к столу, открываю ящик стола и то, что мне не хотелось бы им отдавать, кладу в ящик стола. В это время один из обыскивающих оглядывается от шкафа, который он потрошит, смотрит на меня невидящим взглядом, ничего не говорит и отворачивается.

Часа три прошло, один звонит, что ничего не нашли. Там ему указание, чтобы искали дальше. Они искали еще два часа. В унитаз руку засунули, крупу пересыпали. Жена, чтобы успокоиться, сидит на кухне и строчит на машинке, что–то шьет, я у себя в большой комнате. Наконец опять звонит: «Ничего не нашли». Там им команда, мол везите его самого. Они мне говорят: «Одевайтесь, поехали с нами». Я говорю: «Обязательно поеду, но только с повесткой, чтобы было сказано там, по какому уголовному делу и в качестве кого: обвиняемого или свидетеля». Он в телефон сообщает: «Повестку просит». «Там вам дадут повестку». Я говорю: «Нет, вы знаете, я туда поеду, а повестку нужно здесь». Тут на авансцену выходит капитан милиции, в форме и говорит: «Вы знаете, я официальное лицо, я в форме, вы не подчиняетесь, да я вас сейчас посажу за неподчинение властям, да я сейчас вам устрою, сейчас понятых позову, ваших соседей». Хлопает дверьми, выходит на лестничную клетку. Какие понятые? Понятые тут же сидят. «Немедленно одевайтесь». Я говорю: «Нет. Вы знаете, я законопослушный гражданин, все по закону. Дайте повестку». Стулья вперед, короче. Тогда приводит мою жену, показывает на меня пальцем и говорит: «Повлияйте на своего мужа. Он перед нами пытается демонстрировать свою мужскую силу». Когда мы это услышали, мы заржали естественно. Они так и не поняли, что он сказал, поэтому мы смеялись только вдвоем. Тогда ругаясь несколько человек сели в «Волгу» и поехали куда–то. Приезжают. За это время я, естественно, надеваю теплое белье, собираю еду. Когда к тебе приходят с обыском, такое впечатление, что входят во всю страну с обыском. Такая кампания началась. И непонятно, когда ты вернешься, совершенно непонятно.

По ходу дела пошел позвонил друзьям, что–то они не замечают ничего: «Вы знаете, у меня обыск». Тут ко мне бросилась целая куча моих друзей. Они не успели доехать, приезжает поехавший за повесткой и привозит огромного амбала, вооруженного до зубов, он выглядел примерно так, как сейчас ОМОН или «Альфа». Дает мне повестку, я внимательно читаю, там все написано: «… в качестве свидетеля и т.п.» Я говорю: «Все, поехали». И они спокойно сажают меня в «Волжанку» и везут в прокуратуру, не в ГБ, а в районную прокуратуру. И соответственно там начинает допрос следователя прокуратуры. Как потом выяснилось, формальным поводом для обыска они избрали арест одного из диссидентских поэтов, христианских и первый вопрос они начали по отцу Дмитрию Дудко. И опять же как это распространялось в памятках, что такое КГБ и как себя нужно вести, я все точно, по тексту: имя, фамилию, отчество все сообщаю. «Скажите пожалуйста, знакомы ли вы с отцом Дмитрием Дудко?» Я говорю: «Извините, этот вопрос не имеет никакого отношения к этому уголовному делу». «А когда вы с ним встретились?» «Извините, это не имеет никакого отношения к уголовному делу».