Свобода воли. Иллюзия или возможность

История Мэри вполне типична для пациентов с СМЛ: детская травма и внутренний конфликт, затем – неосознанная выработка внутреннего решения и изоляция травмирующего опыта, структурные изменения личности и терапия, вследствие которой травмирующий опыт восстанавливается и нейтрализуется. Эта история демонстрирует работу одного из защитных механизмов психики – диссоциации. Суть этого механизма заключается в том, что человек перестает ассоциировать действующего персонажа собственных воспоминаний с самим собой и отдает эту роль «кому-то другому», перенося на него и связанные с этими воспоминаниями переживания. Такая способность может реализовываться и у здоровых людей в измененных состояниях сознания или в критические, особенно стрессовые моменты. Она представляет собой любопытный феномен.

Но история Мэри в частности и феномен СМЛ в целом для нашего исследования полезны не столько как иллюстрация диссоциации, сколько как модель обратного, более базового, стандартного процесса – процесса ассоциации или индивидуации личности, выработки собственного Я. Люди, страдающие СМЛ, ассоциируют ментальные содержания во множество кластеров, а здоровые – преимущественно в один. Если нарратив последователен, то в процессе индивидуации появляется один агент. А если нарратив не может быть выстроен последовательно ввиду его травматичности – то много. Но суть процесса от этого не меняется. Как пишет гарвардский психолог Д. Вегнер, субъективное эго, которое есть у нас в таком контексте, – это только один виртуальный агент из множества возможных [Wegner 2002, 255]. И, судя по описанным случаям, процесс индивидуации личности, появления этого виртуального агента, больше похож на выработку писателем образа персонажа или постулирование теоретической сущности, чем на обнаружение нового природного объекта.

Для взаимодействия с внешним миром и предсказания даже собственных действий удобно постулирование единой, рациональной, уникальной, непрерывно существующей личности. Но если сделать это не получается, один организм, один мозг может создать два образа или даже целую когорту. Личность способна интегрироваться или дезинтегрироваться, как центр тяжести: стоит разделить физический объект, и у его частей тут же возникнут два собственных центра. Но если мы объединим части вновь, центр тяжести снова будет один. Какой центр тяжести был новым, какой – старым? Существовали ли эти центры одновременно в одном объекте? Будет ли вновь объединенный центр тяжести тем же самым, что был раньше? Такие вопросы можно задавать. Но если ответы на них и будут различаться, это будут, скорее всего, лишь терминологические различия. То же самое верно и в отношении вопроса о количестве и тождестве личностей Мэри. Можно сказать, что в действительности у нее одна личность, но она многогранна, а можно сказать, что у нее 4 личности. Оба ответа будут в какой-то степени верны и будут различаться лишь терминологически. Если личность, как следует из наших размышлений, это абстрактная сущность, данные вопросы не имеют принципиального значения.

B. Пациенты с разделенными полушариями

Представление о том, что личность как единый рациональный субъект представляет собой удобную фикцию, поддерживается также наблюдениями за людьми с расщепленными полушариями мозга (split-brain patients). Эти люди в лабораторных условиях демонстрируют удивительный феномен – раздельную, автономную интеллектуальную работу полушарий мозга. Исходя из этих наблюдений, можно допустить у них два раздельных потока сознания с различными воспоминания, желаниями, убеждениями. При этом в обычных условиях такие пациенты практически неотличимы от здоровых людей. Ни люди со стороны, ни даже сам субъект не обнаруживает аномалию. Кажется, что даже в патологических случаях психика находит способы ассоциации переживаний и ретроспективного объяснения поведения, как будто оно происходит из единого волевого центра. Организм домысливает существование интегрированного агента даже тогда, когда он очевидно отсутствует.