Свобода выбора

— Неужели в России все еще воруют?

— Случается…

— А если людям объяснить, что они вступают в новую эру?

— Тем более оголят! В надежде, что новая эра оденет-обует. И накормит.

— Странно… А вот еще что скажите: что такое, по-вашему, интеллигент? Современный?

— Как бы, в самом деле, сказать… Человек, который думает не о том, о чем думать надо, но о том, о чем ему думать хочется. И говорит так же. Ну а поступает, как все.

— Опять странно, странно…

— По-другому: интеллигент — это человек, который считает себя интеллигентом…

— Извините, Константин Николаевич! Позвольте вас погладить, а? Из самых добрых побуждений, а?

— Вдруг?

— Не вдруг — на прощанье! Убедиться, что вы все-таки живой.

— Убеждайтесь.

Бахметьев П. И. молча стал поглаживать Бахметьева К. Н. по голове, по лицу, по плечам, по рукам. Прикосновения были почти неуловимы, легкий ветерок. Счастья к этому моменту уже не было, увы, но трогательность была, хотелось плакать, и Бахметьев К. Н. едва сдерживался, чтобы не пустить слезу из того и другого глаза.

Бахметьев П. И. сказал:

— Бесконечно удивительный вы человек, Константин Николаевич!

— Это почему же? Бесконечно-то?

— Ну как же! Я пережил всего-навсего одну, тысяча девятьсот пятого года, революцию, но до сих пор помнится: усадьба горит, а вот баррикада через улицу, а вот карательный казачий отряд… У меня, признаться, осталось впечатление, что от революций, от русских особенно, люди меняют кожу. А может быть, и все остальное…

— Все может быть.

— Я вот вас гладил, а про себя думал: вовремя я умер, вот что… Вот если бы не люди придумывали идеи по своему образу и подобию, а, наоборот, идеи придумывали бы людей — тогда дело другое… Можно было бы и еще пожить. И пережить революции.

— Нелегкое дело… Для нереволюционера.

— А тогда позвольте, дорогой Константин Николаевич, дать вам в заключение совет: будете умирать, умирайте раз и навсегда!

— Спасибо! — от души поблагодарил Бахметьева П. И. Бахметьев К. Н. — Большое спасибо! Но — получится ли?

В порядке помощи больному (умирающему?) приходила к Бахметьеву К. Н. женщина Елизавета.

Не так давно эта же женщина в этой же квартире, при том же хозяине жила в качестве полноценной сожительницы. Каким образом она в ту пору сюда попала — в какие календарные сроки, зимой или летом, — Бахметьев К. Н. не помнил, когда из этой квартиры вышла, вспомнить было затруднительно — она все реже стала Бахметьева К. Н. посещать, тем более ночевать у него. Но когда Бахметьев К. Н. засобирался в дорогу дальнюю, она бывать у него стала едва ли не ежедневно — кому-то надо было его собрать и проводить? Он в свое время не подозревал за ней такой способности. Значит, глупый! Нынче он называл ее Елизаветой Второй. Слова, они всегда умнее людей, если, конечно, ими пользоваться с умом: самая первая жена Бахметьева К. Н. тоже была Елизаветой.

За годы, прошедшие между ними порознь, Елизавета Вторая постарела куда как больше, чем он: руки у нее тряслись, она полысела, зубы оставались у нее через один, к тому же зло из нее перло во все стороны, но все равно она была здоровее, чем он, поскольку он был раковым.

Кроме того, если даже у женщины руки сильно трясутся, она все равно и постряпает ими, и помоет, и почистит. Все, что нужно в доме, она все равно сделает. По привычке.

— Я женщина терпеливая! — так говорила о себе Елизавета Вторая. — Я считаю, та вовсе не женщина, которая нетерпеливая.

Еще приходила к Бахметьеву К. Н. медицинская сестричка, укольщица Катюша. Плотненькая и курносенькая, в свои тридцать пять незамужняя, она без мужа гораздо лучше обходилась. Она и Елизавета Вторая в квартире Бахметьева К. Н. старательно не встречались — терпеть друг друга не могли. Катюша говорила, будто Вторая Елизавета желает этой квартирой после смерти хозяина завладеть, Вторая Елизавета, в свою очередь, указывала: та же самая цель руководит Катюшей, но «безо всякой юридичности, а только по нахальству».

Катюшины уколы оплачивал опять же Костенька, уколы обезболивающие, но Бахметьеву К. Н. это было почти все равно, он за свою жизнь к самым различным болям успел привыкнуть — и по ранениям, и по контузиям, и по голоду, и по допросам следователей, но Катюша укалывала — одно удовольствие.

Бахметьеву К. Н. ихние, дамские, отношения были до лампочки: он знал — существует на его жилплощадь

претендент (Костенька), ему пальцем повести — обеих женщин ветром сдует. В неизвестном направлении. Ну а покуда пусть будут заняты каждая своим делом: одна укалывает, другая — устряпывает.

Катюша разговаривала мало, больше улыбалась.

Не то — Елизавета.

Собственная коммунальная площадь Елизаветы находилась неподалеку, две остановки троллейбусом либо одна автобусом, и все, что делалось и происходило в этом пространстве — в каком доме, в каком подъезде не работает лифт, кто кому побил морду, кто с кем разошелся-сошелся, кто у кого на руках помер или помирает, кто избит, а кто убит, — ее память все это держала полгода цепко и только по истечении этого срока начинала от себя факты отпускать.