Свобода выбора фатальна

– Не тот путь изберет страна, просевшая с Мидасовым золотом, не тем буржуинам, олигархам начнет молиться, тому же Вахе, что встретился на моем, нет, нашем пути… Надо же Пану уродился с козлиными ногами, длинной бородой, рогами, дико-веселым нравом. Испуганная наружностью, мать покинула его, но его отец, Гермес, завернув его в заячьи шкуры, отнес его на Олимп и там развеселил всех богов, а особенно Диониса видом и живостью своего сына. Олимпийские боги назвали его Паном, так как он доставил всем великую радость. И стал Пан сначала покровителем стад, в долинах и рощах он резвится в кругу веселых нимф, играл на флейте, устраивая шумные хороводы, пугающие смертных… Как похотливый и задорный, вечно полупьяный бойфренд менад, нимф и гермафродитов, он, подобно сатирам, был олицетворением чувственной любви, поэтому в позднейшем античном искусстве он изображается как спутник Афродиты и соперник Эрота… С Мидасом связана притча об ослиных ушах, которыми наделил его бог Аполлон, покровитель искусства, разгневанный тем, что при состязании его, Аполлона с пьяным и похотливым Паном Мидас отдал последнему предпочтение перед богом…

Глава 49

Лера грустно глядела на Брагина, слушая его странные речи. Наконец, снова горько вздохнула:

– Вот я о чем сейчас подумала… Как я раньше до этого не додумалась, в нашей любопытной игре в Вулича и Печорина… Назвав тебя Печориным, я уже что-то знала и заранее как бы обвиняла тебя в холодности, истощении жара души и постоянства воли?..

– Что ты имеешь в виду?.. – холодно и бесстрастно спросил Брагин.

– А то, что нет ничего сокровенного от Господа нашего, Высших Сил… – горячо выговорила наболевшее на душе Лера. – Понимаешь, нет ничего тайного и сокровенного от Бога – ни в делах наших, ни в помыслах… Даже когда наши помыслы чисты и незатейливы, надо помнить об этом… А если помыслы чуть корыстны и грязны – что тогда?.. Ведь оттуда, Свыше видно все – мы, все наши дела, поступки, помыслы, как на Его ладони… Все обнажено и все мы обнажены перед очами Его…

– Ну, и что из этого? – снова мрачно спросил Брагин.

– Ничего… Только это надо знать и помнить каждый миг, в каждой точке пространства Вселенной… – ответила Лера.

– Твои слова имеют отношение к тому, что сказала мне напоследок при бегстве из Гурзуфа?

– Не знаю… – тихо ответила Лера. – Возможно, да… Возможно, нет… Я беременна и хочу стать матерью нашего с тобой ребенка… Вот и все, что я хочу от высших сил, от Господа… И еще быть с тобой…

Брагин оживился и, потирая руки, прошептал Лере на ухо:

– А не страшно быть вместе… Я тебе сейчас прочитаю отрывок о Печорине из «Фаталиста»?.. Не испугаешься – вдруг это обо мне?

– Не испугаюсь, главное ты со мной и мы будем вместе..

– Хорошо, Лера, слушай… Это перед тем, как посмотреть себе под ноги, и посмеяться над нашими недалекими предками с их услужливой астрологией, Печорин вдруг отдался стихии самобичевания… – Брагин откашлялся и приложил правую руку к виску, словно у него в этом месте заломило, и с выражением, артистично стал читать. – …Мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья. Потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнению к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и сильного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою… И много других подобных дум проходило в уме своем; я их не удерживал, потому что не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли – и к чему это ведет?.. В первой молодости моей я был мечтателем; я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которое рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? Одна усталость, как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и жар души и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книги.

– Артист… – похвалил Брагина Лера. – Тебе хоть сейчас на сцену – аплодисменты и восторг публики, как на презентации обеспечены…

– У меня другое предопределение… Зачем мне лишние аплодисменты и восторг публики, даже на презентации… Впрочем, то были не мне одному аплодисменты, а нам вместе с ассистентом… Как никак родители дали мне имя Евгений – благородный, по-гречески…

– Я думала, что «лучший», «исключительный»… евгеника отсюда…

– Нет, «евгеника» тут не причём, по имени святого Евгения Трапезундского назвали, его день поминания с моим днем рождения совпал. Христианский мученик, советчик для всех нуждающихся в благих советах…

– Благородный советчик… Какая прелесть в устах Максима Максимыча – зато шашки у них просто мое почтение, – сказала Лера, – лучше не скажешь… Тебе моё почтение, советчик… Ну, спать пора, устала я чего-то… Сон сморил, как нашего дачного Тузика… Буду спать без задних лап…