Свобода выбора фатальна

В этот же день он с самого утра был нацелен на путешествие в порт и к знаменитому висячему мосту – символу Фриско – разумеется, пешеходное путешествие, о котором мечтал с первых мгновений перелета через океан. Идти надо было через весь город, от центра, и дальше-дальше вдоль пирсов, побережья с портами к мосту «Золотые Ворота» – жемчужине Фриско. Не пойдя даже слушать утренние доклады, тем самым уклонившись от встречи с фирмачами, тем более, не дожидаясь формального закрытия конференции и даже не рассчитывая возвратиться к банкету по случаю завершения конференции, он сорвался к берегу тихоокеанского залива, к 39-му пирсу, где было сосредоточено, как он краем уха слышал, все… А что значит, собственно, все?..

Глава 26

Он шел по кратчайшему маршруту гостиничной карты города. Но, петляя в сторону побережья, как ему показалось, немного отклонился от своего максимально кратчайшего пути на 39-й пирс. Чтобы идентифицировать свое местонахождение в городе и скорректировать маршрут утреннего прогона, он остановился на безлюдном перекрестке со стрелками названий улиц, где-то на «русском холме» за кварталами «китайского города», достал карту и стал ее внимательно изучать.

Вдруг – откуда не возьмись – перед Брагиным предстал здоровенный молодой негр в бейсбольной шапочке с лихо заломленным назад козырьком и полюбопытствовал, чем он может помочь мистеру явно не из здешних мест. Разумеется, помощи мистеру не требовалось, о чем Брагин и вежливо сказал негру, поблагодарив его за бескорыстное участие в потенциальной помощи совершенно незнакомому человеку. Высказав сдержанной улыбкой расположение негру, Брагин стал с ним прощаться, засовывая карту в дорожную сумку.

Закончив ритуал благодарения и прощания, и повернувшись к негру спиной, Брагин двинулся по скорректированному маршруту, но негр сзади вежливо тронул его за плечо. Довольно противно играя во рту жвачкой, он стал напористо напрягать Брагина своими семейными проблемами, мол, больная беременная жена ждет какого-то по счету ребенка, он сам безработный и давно носится по городу в поисках какой-нибудь случайной работы. В общем, пусть мистер соблаговолит подкинуть папке-здоровяку «мелочишку на молочишко». Брагин и своим-то московским нищим практически никогда не давал мелочишку на молочишко, конечно же, не из-за природного упертого жлобства. Просто без должного пиетета относился к попрошайкам, особенно молодым и здоровым попрошайкам мужеского пола, которым вполне по силам и трудовую копеечку заработать, и работу хоть какую – пыльную или непыльную – найти, и вообще не лезть напропалую со своими жалостливыми проблемами в наш проблемный для всех век.

Но Брагин был все же в некоторой растерянности от неожиданной нищенской просьбы после того, как тот моментально пришел незнакомому человеку на выручку, хотел помочь хоть чем-то в незнакомом городе, а затем уже после невостребованной своей помощи, стал говорить о своих проблемах, напрягать и просить некоторого участия в них белого мистера. Сильно жалобил и беременной женой, и бедственным положением папаши. Правда, Брагину как-то уж больно не понравилась и наглая демонстрация пузырей жвачки во рту, и нарочитая игра упругими мышцами плечевого пояса во время темпераментной жестикуляции атлетического сложенного многодетного черного папаши. И негр, почуяв душевные колебания белого мистера, стал еще настойчивей, с безапелляционными нотками растущего нахальства уже не просить подаяния, а нагло требовать.

Он своим приставанием просто давил на психику – я ведь тебе готов был помочь, а почему ты, такой же, как и все, из породы рассчитывающих на помощь, все же не испытываешь такой готовности помочь другим из породы помогающих? И Брагин, скрепя сердцем, решился на поступок, который ему был внутренне чужд, даже неприятен, против которого противилась вся его свободолюбивая сущность. У него в бумажнике лежала одна крупная купюра достоинством в пятьдесят долларов, поэтому лезть в бумажник не имело смысла. Брагин вспомнил коронный жест своей студенческой молодости, когда многим своим институтским друзьям и приятелям он запросто выгребал до основания из кармана пригоршню серебра, и отдавал все-все, самое последнее до копейки, не пересчитывая. Разумеется, тогда не то, что бумажника, тряпочного кошелька не водилось у Брагина-студента. Несколько позже он со страшным удивлением и потрясением увидел подобную сценку в программном фильме о поколении двадцатилетних – «шестидесятников» – у Марлена Хуциева. Когда один из героев с «Заставы Ильича» таким же образом, не считая денег, даже не глядя на них, выгребал все до последней копейки из своего кармана, по первой просьбе своего в чем-то нуждающегося друга. Но то был друг…