Свобода

Амбиции Уолтера никак не были связаны с его семьей. К моменту их знакомства он уже победил в этой игре. За покерным столом Берглундов ему достались все тузы, кроме, возможно, внешней привлекательности и умения обращаться с женщинами (последний туз достался его старшему брату, который сейчас живет на содержании у своей третьей молодой жены). Уолтер не только знал о существовании Римского клуба, читал трудные романы и ценил Игоря Стравинского, он мог запаять стык медной трубы, умел столярничать, различать птиц по голосам и заботиться о женщинах с проблемами. Он был абсолютным победителем в семье и потому мог позволить себе регулярно навещать родственников и помогать им.

— Теперь, наверное, следует показать тебе, где я вырос, — сказал он Патти на автобусной станции в Хиббинге, где встречал ее после долгого путешествия из Чикаго. В седане его отца окна запотели от их жаркого и тяжелого дыхания.

— Я хочу увидеть твою комнату, — сказала Патти. — Я хочу видеть все! Ты чудесный.

После таких слов им пришлось еще некоторое время целоваться, прежде чем Уолтер снова забеспокоился.

— Как бы то ни было, мне неловко вести тебя к себе.

— Не стесняйся. Видел бы ты мой дом. Это вообще дурдом.

— Да, но у нас-то ничего похожего. Просто трущоба в «Ржавом поясе».[38]

— Так пойдем. Я хочу все увидеть. Я хочу с тобой спать.

— Звучит здорово, — сказал он. — Но маме может не понравиться.

— Я хочу спать рядом с тобой. А потом хочу с тобой завтракать.

— Это можно устроить.

По правде сказать, «Шепчущие сосны» подействовали на Патти отрезвляюще и на секунду заставили ее задуматься, правильно ли она поступила, приехав в Хиббинг; это поколебало спокойную уверенность, с которой она сбежала к парню, не сделавшему для нее того, что сделал его лучший друг. Снаружи мотель выглядел не так плохо, к тому же на парковке стояло ободряющее количество машин, но жилые комнаты за офисом были совсем не похожи на Уэстчестер. Они пролили свет на дотоле невидимую вселенную благополучия, на благополучие ее собственной жизни в пригороде, и она почувствовала неожиданный укол тоски по дому. Ковры количеством дырок напоминали губки, а полы имели ощутимый уклон в сторону бухты, что была за домом. В гостиной, служившей заодно и столовой, в пределах досягаемости от дивана, на котором Джин Берглунд читал свои рыбацкие и охотничьи журналы и смотрел все каналы, которые местная антенна (привязанная, как Патти выяснила наутро, к обрезанной сосне за выгребной ямой) была способна поймать из близнецов — Сент-Пола и Миннеаполиса — и Дулута, стояла зубчатая керамическая пепельница размером с покрышку. Крохотная спальня Уолтера, которую он делил с младшим братом, располагалась в самом низу склона и периодически отсыревала из-за испарений, поднимавшихся от бухты. По середине ковра бежал липкий след изоленты, которую Уолтер в детстве налепил, чтобы отгородить свои личные владения. Все полки были уставлены свидетельствами его насыщенного детства: скаутские справочники и награды, полное собрание адаптированных биографий президентов, отдельные тома Всемирной энциклопедии, скелеты мелких животных, пустой аквариум, коллекции марок и монет, научный термометр/барометр с проводами, протянутыми за окно. На покоробившейся поверхности двери висела пожелтевшая от времени самодельная табличка, на которой красным карандашом было написано: «Не Курить!». «Н» и «К» были кривоватыми, но вызывающе высокими.

— Мой первый акт неповиновения, — сказал Уолтер.

— Сколько тебе было? — спросила Патти.

— Не знаю. Десять, наверное. У младшего брата была ужасная астма.

Снаружи шел ливень. Дороти уснула в своей комнате, но Уолтера и Патти по-прежнему снедала похоть. Он показал ей «комнату отдыха», устроенную его отцом, — на стене висело чучело судака впечатляющих размеров — и фанерно-березовую барную стойку, которую они построили вместе с отцом. Пока Джина не положили в больницу, он простаивал за этой стойкой целыми днями, дымя сигаретой и выпивая в ожидании, пока его друзья закончат работу и дадут подзаработать ему.

— Это я, — сказал Уолтер. — Здесь я вырос.

— Хорошо, что ты здесь вырос.

— Не очень понимаю, о чем ты, но ладно.

— Я просто так тобой восхищаюсь.

— Это хорошо. Наверное. — Он подошел к панели с ключами. — Как тебе комната 21?

— Хорошая комната?

— Примерно такая же, как и все остальные.

— Мне как раз двадцать один. Так что отлично.

Комната 21 состояла из потертых и полинявших поверхностей, которые, вместо того чтобы отремонтировать, на протяжении десятилетий подвергали бурной эксплуатации. Сырость была заметна, но не слишком. Кровати были низкими и не особенно широкими.

— Можешь не оставаться, если не хочешь, — сказал Уолтер, ставя ее сумку. — Утром я могу отвезти тебя на станцию.

— Нет! Все в порядке. Я не отдыхать приехала. Просто хотела увидеть тебя и помочь тебе.

— Хорошо. Я просто боюсь, что не тот, кто тебе нужен.

— Так не бойся.

— Но все же меня это беспокоит.