Свобода

— Теперь она все знает, — сказала Мерри Сету.

— Украли ее детеныша — самое тяжкое преступление.

— Украли, точно. Бедненький невинный безупречный Джоуи похищен злым гением из соседнего дома.

— Ну, она на полтора года старше.

— Технически.

— Говори что хочешь, — сказал Сет, — но Патти и правда любила маму Уолтера. Ей будет нелегко.

— Да знаю я, Сет, знаю. И теперь мне и правда ее жаль.

Те соседи, которые общались с Берглундами ближе, чем Полсены, сообщили, что мисс Бьянка оставила свою мышиную норку на берегу небольшого озера близ Гранд-Рэпидс Уолтеру, но не двум его братьям. По этому поводу между супругами произошло небольшое разногласие: Уолтер хотел продать дом и поделить выручку с братьями, Патти настаивала, что он должен уважить желание матери вознаградить своего лучшего сына. Младший брат был военным и жил на авиационной базе в пустыне Мохаве; старший же посвятил свою жизнь не в меру энергичной реализации питейной программы отца, вытягивая деньги из матери, в остальном же полностью ею пренебрегая. Каждое лето Уолтер и Патти на недельку-другую отвозили детей к его матери, часто прихватывая с собой пару подружек Джессики, впоследствии отмечавших, что хотя там «лес и глушь, но мошкары не так уж и много».

Видимо, стремясь угодить Патти, которая, похоже, сама начала неумеренно пить (когда по утрам она забирала газеты — «Нью-Йорк таймс» в синей упаковке и «Стар трибьюн» в зеленой, — ее лицо напоминало пятно от шардоне), Уолтер в результате согласился оставить себе дом, чтобы проводить там отпуск. В июне, когда школьным занятиям пришел конец, Патти отвезла Джоуи на север, чтобы он помог ей опустошить шкафы и вымыть и перекрасить дом. Джессика тем временем оставалась с Уолтером и посещала дополнительные занятия по поэзии.

Некоторые соседи — Полсены не входили в их число — возили сыновей тем летом в домик у озера. Они обнаружили, что Патти изрядно приободрилась. Один из отцов втайне описал ее Сету — босую, загорелую, в черном купальнике и джинсах, — и этот образ пришелся Сету по душе. Прилюдно же все отмечали заботливость и беспечность Джоуи и то, как хорошо им с Патти вместе. Всех приезжающих они немедленно втягивали в некую сложную салонную игру, которая называлась «Ассоциации». Патти допоздна сидела перед свекровиным телевизором, развлекая Джоуи глубокими познаниями в ситкомах шестидесятых-семидесятых годов. Джоуи, обнаружив, что их озеро не обозначено на карте — на самом деле это был огромный пруд, на берегах которого разместились два дома, — окрестил его Безымянным, и Патти нежно и сентиментально говорила о «нашем Безымянном озере». Узнав, что Джоуи допоздна прочищает водостоки, стрижет кусты и отскребает старую краску, Сет Полсен задался вопросом, не платит ли Патти сыну за работу. Но этого никто не знал.

Что же касалось Конни, выглядывая из окна, выходившего на дом Монаганов, Полсены почти всегда заставали ее в ожидании. Она и в самом деле была очень терпеливой девочкой, а обмен веществ у нее был как у рыбы зимой. По вечерам она убирала со столов в заведении «В. А. Фрост», но все остальное время в будние дни сидела на крыльце, наблюдая за проезжающими мимо тележками с мороженым и играющими детьми, а в выходные — в шезлонге, поглядывая на шумную и яростную рубку деревьев и стройку, которую Блейк, новый парень ее матери, затеял вместе со своими не состоящими в профсоюзе дружками. В основном она просто ждала.

— Что новенького, Конни? — спрашивал ее Сет через забор.

— Не считая Блейка?

— Да, не считая Блейка.

Поразмыслив немного, Конни качала головой:

— Ничего.

— Скучаешь?

— Да нет.

— А в кино ты ходишь? Книжки читаешь?

Конни смеривала Сета своим немигающим взглядом, говорившим: «У нас нет ничего общего».

— Посмотрела «Бэтмена».

— А Джоуи? Вы такие закадычные друзья, скучаешь, наверно, по нему.

— Он вернется, — отвечала она.

Когда дело о сигаретных бычках осталось в прошлом (Сет и Мерри признали, что, возможно, преувеличивали значимость горы окурков в бассейне и реагировали чересчур эмоционально), Полсены обнаружили в Кэрол Монаган неистощимый источник знаний о местной демократической политике, которой Мерри увлекалась все сильнее и сильнее. Кэрол между делом рассказывала жуткие истории о коррупции, подкупах, мошеннических сделках, дырах в системе безопасности, нечистых расчетах и явно тащилась от ужаса Мерри. Сама Мерри стала ценить Кэрол как живое воплощение городского упадка, с которым она намеревалась сразиться. В Кэрол восхищало то, что она как будто никогда не менялась — год за годом все так же наводила по четвергам марафет бог знает для кого, поддерживала патриархальные традиции в городской политике.