Свободен

Моё «Нет!» (Не приходи!) Смятая постель. Пакеты, из которых торчат бутылки и закуски. И голый мужик в халате, стоящий на моём балконе.

«Отелло и Дездемона». Акт пятый. Сцена вторая.

— Добрый вечер, Артём, — спокойно, уверенно протягивает ему руку Корякин.

— Добрый, — звенит в голосе Отелло металл, хотя руку он всё же жмёт.

— Ну, вы тут поговорите, а я пока закончу, что начала, — ретируюсь я в ванную. Мне ещё свою роль надо отрепетировать.

— «Молилась ли ты на ночь Дездемона?»

— «Да, милый мой!»

— «Ещё молись! Но только покороче».

И благо за жужжащим феном не слышно, как меня распирает нервный смех. Надеюсь, Тёма всё же не выкинет Корякина с балкона? И честно, даже знать не хочу о чём они там говорят: этот новоявленный злой Ипполит и Николай Корякин в роли Жени Лукашина.

— Даже незаметно, — бросаю я последний взгляд на брюки, выйдя из ванной, и протягиваю Корякину, стоящему в балконных дверях.

Чудище Ревнивое сидит на моей кровати. И судя по тому, как он покачивает ногой, могу сказать точно: разговор меня ждёт серьёзный.

А по тому, как отворачивается и на меня больше не смотрит, пока Корякин, уйдя в дальний угол балкона, переодевается, вангую: мало мне не покажется. Он умеет быть и жёстким, и хлёстким, и несправедливым. А ещё как там он сказал: «Не дразни меня. А то будет ещё быстрее, чем в море. Сразу и без времени на раздумья и привыкание». Чувствую, утопит он меня как несчастную Му-му. Ни за что.

— Спасибо, Лана, — вешает Корякин халат не место полотенца. — Вид действительно чудесный. Приятного вечера! — кивает он и, полный достоинства, уходит.

— У меня просто нет слов, — качает головой Отелло, едва я закрываю за Корякиным дверь. — Просто. Нет. Слов.

— Так помолчи, — равнодушно пожимаю плечами и начинаю разбирать пакеты.

— Ответь мне на один вопрос. Всего на один простой вопрос, — встаёт он. — Потому что без ответа на него всё остальное становится бессмысленным. И, клянусь, я приму любой твой ответ. Только от него мы и будем тогда отталкиваться.

— Спрашивай, — разгибаюсь я, держа в руках две бутылки пива, уже предчувствуя, что мне его вопрос не понравится.

— Я нравлюсь тебе? — нависая, сверлит он меня глазами. — Хоть немного нравлюсь?

Глава 27

— А это важно? — отодвигаю я Отелло от маленького холодильника, засовываю пиво, потом плошки с нарезанной жареной уткой, какие-то роллы с овощами и ещё кучу всего, словно дна у этого пакета-самобранки нет.

— Очень, — закрывает он за мной дверцу. — Ия обещаю, что приму твоё «нет». Чёрт с ним, приму. Приму и оставлю тебя в покое. Я знаю, так бывает. Умом ты понимаешь, что да, я, наверное, классный, но дальше этого, глубже не идёт. Я тебя не цепляю, не волную, не интересен тебе. Да?

Предчувствия меня не обманули. Это простой, но такой сложный вопрос.

И это такой соблазн взять и сказать: да, ты мне не нравишься.

Но разве это правда?

Я бросаю нескончаемые продукты и замираю перед ним. Глаза в глаза.

«Ты цепляешь меня, Артём Танков. Волнуешь, ещё как волнуешь. А ещё пугаешь. Вот этими своими ультиматумами».

— Я нравлюсь тебе? — повторяет он и засовывает руки в карманы.

Стиснутые зубы. Играющие желваки. Пытающийся заглянуть вглубь меня сосредоточенный взгляд. И мука, невыносимая мука ожидания на его лице.

Но в моей душе творится то же самое. Потому что всего одно моё слово сейчас решит всё. Или всё разрушит. И всё закончится. Здесь и сейчас. Раз, навсегда и совсем.

И я знаю, он выполнит своё обещание. Точно знаю, он — справится.

А я? Я смогу без этой бутылочной зелени, в которой сейчас отражаюсь. В которой отражаюсь не снаружи, изнутри. Потому что я не здесь, я давно уже где-то в глубине его глаз, его души, его сердца. Давно уже нас связывает нечто большее, чем работа. И тянет друг к другу нечто сильнее, чем все мои принципы, мой страх, мои ошибки. Я смогу без него?

— Я должна ответить сейчас?

— Уверен, ты знаешь ответ на мой вопрос. Тебе не нужно на это время.

— Артём…

— Одно слово, Лан. Да или нет?

— А потом ты опять обидишься? — возвращаюсь я к пакетам. Хватаю воду, чтобы отнести её на кухню.

— Я не обижусь.

— Ах, да, прости, я забыла: ты же не обижаешься, ты злишься. Злишься и по три дня потом не пишешь, — ставлю бутыль в стол и шарахаю дверцей.

— Я не обижался. Я просто ждал, что ты напишешь сама. Но разве от тебя можно чего-то ждать? Можно хотя бы представить себе, что придёшь и увидишь это, — красноречиво показывает он на пакеты, на халат, на балкон, когда я возвращаюсь.

— Я не собираюсь даже оправдываться, — упираю я руки в бока. — Это случайность, Артём. Нелепая случайность.

— И накрашена ты тоже случайно? Само так вышло?

— Накрашена я потому, что ждала тебя. Те-бя! Надеть мне правда нечего, кроме вот этих дурацких футболок, — оттягиваю я ткань на груди, — потому что кто-то, кто всё решил за меня, не дал мне времени ни подготовиться, ни адекватно оценить, что брать в поездку, ни толком собраться. А сам рассекает в костюмах с иголочки и занят непонятно чем.