Читаем Свободная ладья полностью

Писать хотелось и о своей поездке на целину. Какие там были разные люди – в глазах пестрило! С авантюрной жилкой. С криминальным прошлым. С комсомольской убеждённостью в своём героическом предназначении. Эти последние ломались быстрее всего, столкнувшись с организационной неразберихой и наплевательским отношением местного начальства к их бытовой неустроенности. Виктор даже написал вчерне эпизод однодневной забастовки, когда по предложению парня в кожаной куртке землекопы бросили в траншеи лопаты, требуя переселить их из щелястых бараков в сносное жильё.

Но и тут Виктору представился скептически усмехающийся редактор, за спиной которого на полке маячит постоянно переиздаваемая книжка «Как закалялась сталь» с изображением Павки Корчагина на обложке. Почему Павка мог в любых условиях строить светлое будущее, а у него, Виктора, его герои капризничают?

Причём усмешка была не придуманная. Её Виктор часто видел на тщательно выбритом лице заведующего их редакционным отделом, когда тот, постреливая в него поверх очков острым взглядом, вычёркивал из очерков и статей слова и фразы, приговаривая: «А эти архитектурные излишества нам ни к чему!» Уязвлённый Виктор пытался отстаивать свои «излишества», но у заведующего, битого газетчика, была ещё одна психотерапевтическая присказка: «Вычеркнутое опубликуешь в полном собрании сочинений».

Да, конечно, ему предлагали усвоить неотменимые в его профессии «правила игры». Он это понимал, но у него не получалось. Он видел, как легко и просто следуют этим правилам другие, с привычным цинизмом делившие свою жизнь на «службу» и «всё остальное». На редакционных собраниях они произносили казённо-лживые фразы, а Виктора корёжило от неловкости за них. Он уходил с этих собраний почти больным, стараясь не смотреть в глаза выступавшим. Ему почему-то казалось: в его взгляде они непременно прочтут пережитый им стыд за них. И не хотел их этим травмировать. И под разными предлогами избегал возможности попасть в число выступавших. А услышав как-то о себе характеристику – «парень со странностями», – смирился с ней, надеясь, что это, в конце концов, хоть какая-то ниша для выживания.

И особенно поэтому два дня в Салтыковке, в уединении, в свободе от тесноты московского жилья (Виктор с женой, ребёнком и родителями жены обитал в двух смежных комнатах), были для него подарком благосклонной судьбы. Он готов был топить печь всю ночь напролёт, выходя на крыльцо, любуясь молчаливыми соснами, ватно-серым небом, подсвеченным со стороны Москвы жёлтыми отблесками, и, возвращаясь в дом, пропахший угольной пылью, садясь за письменный стол, ждать озарения, лёгкости письма, сердечных откровений, которые взорвали бы одолевающую его немоту.

А тексты не шли. Лишь в дневнике множились записи о доречевой жизни его маленькой дочери, казавшейся ему загадочным существом, затаившим в себе какую-то тайну и обещавшим эту тайну раскрыть. Но этого ему было мало. Его ждали невоплощённые сюжеты, глохнущие в безысходных тупиках. Он снова выходил на крыльцо, спускался по ступенькам, зачерпывал ладонью снег, окунал в него лицо. Снег обжигал, возвращая ему что-то из раннего детства, какое-то воспоминание. Возвращаясь, Виктор записывал его. И снова погружался в остановившийся сюжет.

В эту декабрьскую ночь 1974 года, после снежного умывания, у него из-под пера поползли стихотворные строчки. Медленно и упорно. В них ожили сосны, ветер, сдувающий снег с крыши, ватные облака. В них отпечаталась сердечная мука его немоты, непреодолимой в пределах этой длинной декабрьской ночи.

Первобытно-угрюмы, монолитны, черны,В небе сонном мотая ветвями,От корней и до хвои сосны гулом полны —Неродившимися словами.Зацелованы снегом прямые стволы,Насторожены, словно готовы умчаться,Немоту каменистой земли растворив,Голос жизни исторгнуть мучительно тщатся.Но неясен их косный, забытый язык —Душ древесных дремучее пенье.То ли что ворожит, то ли чем-то грозитИх колючих вершин колдовское круженье.И скользят по сугробам снеговые ручьи.И текут по-над лесом белесые тучи.Как упрямо-прекрасна в беззвёздной ночиУстремлённая ввысь стойкость сосен певучих!…Дышит ночь снежной пылью в глаза,Ветром жгучим, морозным.Но за тучами всё же горят небесаВечным, грозным сиянием звёздным.

13 Общинно-родовой строй

Жяман-Кара, Каракалпакская АССР, октябрь 1975 г.

Из письма А.А. Бессонова В. Афанасьеву:


Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже