Свободная ладья

Виктор замешкался – он не успевал, ему ещё надо было попасть в паспортный стол, чтобы поставить штамп о выписке, а там не приёмный день. Первый поморщился, попросил паспорт, долго разглядывал свежую печать. Потом медленно потянулся к своей перьевой ручке, медленно обмакнул её в массивную чернильницу и резко, наискосок, перечеркнул паспортную страничку с пропиской.

– Всё, свободен! – облегчённо засмеялся он и снова долго тряс Виктору руку. – Завтра не опоздай!

Отца дома не было – он был включён в какую-то инспекторскую группу и уже неделю ездил по сельским школам, а мать Виктора, ошеломлённая его решением, плача, потерянно повторяла: «Я так и знала, что этим ваши споры с отцом кончатся». Ей и в голову не пришло протестовать – так привыкла к его самостоятельности. К тому же на неё гипнотически подействовала красная книжица с золотистым оттиском – «Комсомольская путёвка», с вписанными в неё фамилией сына и конечным пунктом поездки – город Акмолинск. Всё это было увенчано не каким-то там фиолетовым штампом, а круглой чёрной печатью.

Уложив чемодан Виктора, Анна собралась было на вокзал, но поезд уходил поздно вечером, когда автобусы в пригород уже не ходили. И она проводила сына до развилки шоссе, к автобусной остановке, велев ему сразу же, как приедет, то есть через четверо суток, отбить домой телеграмму.

– Ну а потом-то, когда вернулся, – допытывался Владимир Матвеевич у Виктора, – с этой, страшно подумать, дыркой-каверной в лёгком, что ж не остался у родителей? Зачем обидел их?

Вот что томит отцовского брата – сыновнее отчуждение, даже в беде. Ну ладно, поддался порыву, уехал, в бараках жил, насквозь продуваемых, какие-то там траншеи под фундамент копал, лёгкие застудил. И загремел в больницу. Ну так опомнись же, напиши, признайся. Нет, вернулся, но не в Кишинёв, а в Бельцы, к Бессонову, устроился в автопарк учеником слесаря, только после этого явился к родителям… Ну разве так можно?..

Но как фрондирующему подростку, потерпевшему крушение своей мечты, побеждённому обстоятельствами, признать поражение? А тут возникла счастливая возможность утвердить свою стойкость: тайно приехав, жил первую неделю у Бессоновых, комнатку снял у одинокой бабки, полновесную зарплату слесаря стал получать, в вечернюю школу определился. Зато, появившись в Кишинёве – будто бы только что из Акмолинска, на слова отца о «повинной голове» открыл родителям своё истинное положение: нет, не с повинной, а с гордой головой человека, не спасовавшего перед обстоятельствами, явился он.

– Конечно, не прав был Семён, когда про повинную голову тебе сказал, – вздыхая, горевал Владимир Матвеевич. – Но и ты, отделившись от родителей со своей каверной, неправильно поступил – вину их усугубил… Нет, не по-семейному поступил!..

– Да ведь семья-то уже распалась, о чём мы! – не удержался Виктор.

– Ну да, положим, у Семёна с Анной с самого начала не очень ладилось. Анна первой красавицей в Питерке была, а Семён самолюбив. Вот и нашла коса на камень. Дурь, конечно, да ведь с кем не бывает. Но ты подумай – это ж они тебя родили, вот он ты. И что бы ни было, всё равно Семён как был тебе отец, пусть не очень-то образцовый, так им и остался! Как и мать! Ну вот такая она, твоя семья, ничего с этим не поделаешь. И поступать с родителями ты должен по-семейному, прощая им их глупости.

Выспросил Владимир Матвеевич, пока они допивали чай, про молодую жену Виктора, посетовал на нехватку времени («Познакомиться бы надо, ты её в Саратов привози!»). Сказал мельком про своих («Сын женился, а дочка в невестах ходит»). И категорически потребовал, шутливо нахмурившись:

– В общем, так: доложи главному редактору, получил, мол, от родни ультиматум – срочно ехать в Саратов. Пусть отправляет в командировку. Идёт?

Когда же прощались в фойе, приобнял за плечи, спросил тихо, заглянув в глаза:

– Ну а как она там, твоя каверна? Заросла? Вот видишь! Значит, всё будет как надо, не сомневайся!..

11 Дорога в степь

Бельцы, июнь 1970 г.

Из письма А.А. Бессонова В. Афанасьеву:

…Итак, решено: еду не в тайгу, а в степь, под Кзыл-Орду, место совершенно дикое, нашёл мне его давний приятель по охоте, рекомендовав местному охотхозяйству. Между прочим, сын Лёша, одобряющий мой переезд (и, похоже, разделяющий мой нынешний взгляд на эту жизнь), хочет ко мне присоединиться какое-то время спустя. Я буду в Москве проездом, встреть меня, если сможешь, утром на Киевском вокзале, а вечером проводи на Казанский. Заодно и поговорим…

12 «Дышит ночь снежной пылью в глаза…»