Свободная любовь

– Разные вещи: мысли о самоубийстве, суицидальные попытки и завершенный суицид. Например, суицидальных попыток у женщин в несколько раз больше, чем у мужчин. Завершенных суицидов – в несколько раз меньше. Попыток – больше в несколько раз у молодежи, завершенных суицидов – у стариков. Но вообще ни одна из закономерностей, которые мы пытаемся угадать, связав с уровнем образования, доходов, географией, не работает. Всегда удается найти страну, социальный слой или эпоху, когда картина была противоположной. В позднее советское время с собой кончали в два с половиной раза больше люди без образования, с высшим образованием – в полтора раза меньше.

– Самый грубый упрек, звучавший в адрес реформаторов, что люди не хотели рожать, а хотели, наоборот, покончить с собой. Справедлив ли он?

– Известно, что в бедных странах люди пытаются покончить с собой реже, чем в богатых. Бедное сословие кончало с собой реже, чем богатое, во все времена. Во времена войн, когда резко падает уровень доходов, компании разоряются, уровень самоубийств резко снижается. Возьмем ситуацию, ровно обратную развалу СССР: Германию эпохи объединения, Бисмарк достигает вершинного успеха, победа в Франко-Прусской войне, предпринимательский бум, Германия идет в гору. Уровень самоубийств резко возрастает.

– Может, это связано с изменением ориентиров? Все жили так, что было какое-то равновесие, нарушилось, надо самому, отдельно, карабкаться, а не хватает сил, умения…

– Любой социальный катаклизм вызывает рост самоубийств. Но заметьте: катаклизм, ведущий не к ухудшению, а к улучшению. Мысль Дюркгейма: рост общественной солидарности уменьшает рост самоубийств, упадок – увеличивает. Солидарность – не то что какая-то там доброта, люди друг друга любят, помогают. Солидарность – это включенность в общее дело. Есть общества, где очень низкий уровень самоубийств, личность подавлена, а доброты и взаимопомощи нет.

– Вы имеете в виду Ирак, Иран?

– Конечно. Новый тип самоубийств принесли реформы. Но это свобода. Свобода выбора. Скажем, вкладывать деньги в какие-то пирамиды. Кто вас заставлял? Не считалось, что на них лежит ответственность. Есть люди, получившие свободу, а им свобода противопоказана. Приходит ко мне солидный человек, с бородой, в прошлом композитор, услышал по радио, что нужны пекарни, не моргнув глазом, закладывает материну квартиру, получает пятнадцать тысяч долларов, а дальше начинается бред: муку привезли – она сгнила, установили печь – обманули, заключает договоры – обманывают, все деньги пролетели, квартиру у матери забирают, он хочет покончить с собой. Я начинаю расспрашивать, выясняется: вся жизнь состоит из нелепостей.

– Такие люди склонны винить всех, кроме себя.

– Он и говорит: смотрите, какой я невезучий. Недавно начал колбасу развозить на своей машине, пошел чашечку кофе выпить, колбасу украли. Я бы, взяв чужую колбасу, привязал ее веревкой к ноге со страху, а он…

– У меня как социального лекаря мысль такая, что как в школе учат азбуке, надо учить азбуке социальных, личностных отношений…

– Стопроцентно.

Аристократ и чернь

– Это о социуме. А о личности?

– В романе «Горбатые атланты» я выдвинул гипотезу, что причина самоубийств – свобода. Когда человек может сам размышлять, выбирать путь и нести ответственность. Это связано с поиском смысла жизни. И с тупиками, куда заводит гуманистическое сознание.

– Меня зацепило одно ваше высказывание, что человек не может быть целью самому себе, что цель лежит только вне его. И когда говорят: всё в человеке – всё для человека…

– …его этим губят. Отнимают смысл существования. Человек не может ощущать святыней самого себя. Он – высшая ценность и должен все время себе служить, работать, скажем. Я вовсе не считаю, что цель человечества – труд, и кто хорошо работает, должен быть счастлив. Это капиталистическая ценность…

– А ваша какая?

– Аристократическая. Аристократ – тот, кто живет фантазиями, а не материальными заботами. Человек по природе аристократ. А его пытаются сделать чернью, прагматиком. В качестве прагматика он нежизнеспособен. Он станет убийцей, алкоголиком…

– Ага, самые большие аристократы – наши пьяницы.