Читаем Свободное владение Фарнхэма полностью

Свободное владение Фарнхэма

Если только он не заблудился в недрах Дворца… Если он правильно помнил сложную схему… Если схема была последней (Может быть хоть за прошедшие две тысячи лет научились своевременно вносить поправки в чертежи!)… Если только Киска не ошиблась в определении местонахождения Барбары таким новым и необычным для нее способом… Если Барбара все еще находилась там же…

Он в неудобной позе попытался приложить ухо к крышке люка.

Он услышал детский плач.

Минут через десять он услышал над головой баюканье, кто-то прошел мимо, затем вернулся и встал над крышкой.

Хью напрягся и приготовился к отступлению. Места было так мало, что самым очевидным казалось ползти задом наперед, что он и попытался проделать.

Но это было настолько неудобно, что он вернулся к шахте и там, ценой невероятных усилий и ободранной кожи на боках, ему удалось развернуться.

Когда ему стало казаться, что прошли уже многие часы, он решил, что потерялся. Он уже начал раздумывать; от чего он умрет: от голода или от жажды? Или, может быть, какой-нибудь ремонтник испытает нервное потрясение, наткнувшись на него здесь?

Но он продолжал ползти.

Руки его наткнулись на балахон раньше, чем он увидел. Пятью минутами позже он уже был одет; через семь минут, он уже стоял в коридоре, а крышка люка была закрыта. Он буквально заставил себя не пуститься бегом в свои комнаты.

Киска не спала.

Он и не подозревал об этом до тех пор, пока она не вошла вслед за ним в ванную. В ванной она широко раскрыла глаза и с ужасом произнесла:

– О, дорогой мой! Бедные колени! Бедные локти!

– Я споткнулся и упал.

Она не стала спорить, а только настояла на том, что сама вымоет его и смажет и заклеит ссадины. Когда она собиралась заняться его грязной одеждой, он резко приказал ей отправляться в постель. Он ничего не имел против того, что она занялась бы его балахоном, но на нем лежал его нож, и ему пришлось долго маневрировать, чтобы все время находиться между ней и балахоном, прежде чем удалось прикрыть нож складками одежды.

Киска молча отправилась спать. Хью спрятал нож на прежнее место (слишком высоко расположенное для Киски), вернулся в комнату и обнаружил, что малютка плачет. Он стал гладить ее, утешать, сказал, что не хотел быть с ней грубым, потом налил ей в утешение дополнительную порцию Счастья. Потом он посидел с ней до тех пор, пока не забылась в счастливом сне.

После всего этого он даже и не стал пытаться заснуть без наркотика. Киска заснула, положив одну руку на одеяло. Ее ручка напомнила Хью ту, которую он видел полдня назад в мясницкой.

Он совершенно выбился из сил и напиток сразу же усыпил его. Но покоя не было и во сне. Ему приснилось, что он на званом обеде, при черном галстуке и одет соответствующим образом. Но вот только меню ему что-то не нравилось. Венгерский гуляш… французское жаркое… мясо по-китайски… сэндвичи с мясом… фазанья грудинка… – но все это было из свинины. Хозяин дома настаивал, чтобы он попробовал каждое блюдо. – Ну же, ну! – подбадривал он с ледяной улыбкой на устах – откуда вы знаете, что вам это не нравится? Один бычок три сбережет, вы должны полюбить такую пищу.

Хью стонал во сне, но никак не мог проснуться.

***

За завтраком Киска ничего не сказала и это его более чем устраивало. Двух часов кошмарного сна было совершенно недостаточно, но он должен был идти в свой кабинет и делать вид, что работает. В основном он просто сидел, уставясь на обрамленную схему, висящую над его рабочим столом, даже не пытаясь смотреть на экран включенного ридера. После ленча он ускользнул к себе и попытался вздремнуть. Но в дверь осторожно постучался инженер и со многими извинениями попросил взглянуть на смету холодильной установки. Хью налил гостю щедрую дозу Счастья и сделал вид, что внимательно изучает ничего не говорящие ему цифры. Когда прошло достаточное количество времени, он похвалил молодого человека, написал записку Мемтоку, в которой рекомендовал смету к утверждению.

В письме Барбары, которое он получил вечером, всячески приветствовалась идея организации литературно-дискуссионного клуба по переписке и содержались весьма интересные мысли о творчестве Марка Твена. Но Хью интересовали только первые слова предложений:

"Я

ПРАВИЛЬНО

ПОНЯЛА

ТЕБЯ

МИЛЫЙ

ВОПРОС"